Александр Дорофеев - Заоблачные истории

— Качаемся! — говорит Королев.

— На чем? — спрашивал я, думая о каких-то секретных качелях.

— Не на «чем», балда, а «что»! Мышцу качаем.

Верно, то и дело тягают они с пола под потолок гири да штанги — покачивают ими, как пуховой подушечкой.

А я срам терплю. Подсадят меня, к примеру, на турник — и болтаюсь там, как белье на прищепке.

— Отставить висеть! — подходит старшина Верзилкин. — Подтянись!

Легко сказать! Ногами во все стороны дрыгаю. Извиваюсь. Кое-как достану подбородком до перекладины.

— Отставить кривлянье! — сердится Верзилкин. — Качай мышцу!

«Какая там мышца?! — думаю, — Меня, верно, земля сильнее притягивает, чем всех прочих. Никак не совладаю с притяжением. Разве что во сне».

Ребята на турнике «солнце» крутят, а я крутанусь полкруга, если, конечно, хорошенько подтолкнут, — и застряну.

— Что такое? — хмурится старшина. — Полумесяц?! Запомни, Тетя, солдат или хороший, или никудышный. Среднего солдата не бывает.

Ой, до чего же неохота в никудышные попадать, стыд в глазах прятать!

Принялся я силу свою растить и воспитывать. И гири пудовые таскал, и на руках по плацу ходил. То в позе льва посижу, то в позе змеи. Есть такие особые упражнения — не поймешь, где нога у тебя, где рука. Но голова на месте, конечно, и представляет, что отважен ты, как лев, и мудр, как змея.

Бывало, бежит наша рота кросс. Долго уже бежим. Чувствую — силы оставляют. Упаду сейчас — и пропади все пропадом. Глаза сами закрываются. И чудится, что лежат мои силы тихонько в сторонке, на обочине, лежат, дремлют. «Ах так! — думаю. — Я тут бегу надрываюсь, а вы ваньку валяете?! Назад! На место!»

Конечно, силы мои поартачатся — и так и сяк. Но все же возвращаются. Сразу бежать легче. Потихоньку я их приучал, полегоньку… И вот пошло дело — вроде бы отпустило меня земное притяжение. Перво-наперво справился с турником.

— Товарищ старшина, поглядите, какое «солнце»! — И кручусь колесом на перекладине.

— Одобряю! Светит ярко! — прищурился Верзилкин. — А почему такой вид? Руки из рукавов граблями торчат. Штаны из сапог вылезают. Как беспризорный! За формой следить надо, Николай!

Поглядел я в зеркало на плацу — точно, чучело чучелом. Что за оказия? И вдруг понял — расту! Недаром во сне летал, недаром на турнике висел часами. Расту!!!

Видно, все мои силы разом вверх меня потянули. Не по дням, а по часам. Может, даже по минутам. Разогнался я — всем на диво!

— Кончай, Тетя! Жми на тормоза, — говорит Фокин, он обмундированием заведует в роте. — Тебе что — каждый месяц новый комплект выдавать?

— Не ожидал! — смеется Королев. — Скоро этак всех перегонишь. Не на ком будет глазу отдохнуть!

А старшина Верзилкин подбадривает:

— Дуй в гору, Николай! Ты удивительное явление природы. Видать, сила духа у тебя богатырская.

Теперь-то уже не был я заячьим хвостом в строю. Хоть и стоял последним, но уверенно.

Как на плацу построимся, капитан наш Крапива приказывает:

— Рота, на-пра-во! Еще — на-пра-во!

Поворачивается рота спиной к командиру.

— Улыбнуться! — командует он. — Шире! Еще — ши-ре!

Улыбаемся, как велено, во всю ивановскую — рты до ушей.

— Отлично, — говорит капитан Крапива. — Щеки со спины видны! У всех, кроме Тети. Ну да пока длинный вширь растет, короткий вверх тянется. Таков закон природы!

А поглядели бы вы на нашего старшину Верзилкина! Он бы мог чемпионом мира стать в любом виде спорта. Хоть по штанге, хоть по шахматам. Да не хочет. Я, говорит, десантник — и все тут…

В зале рукопашного боя повесил он плакат во всю стену:

«Сперва головой думай — потом руками делай»

Сидят ребята на полу с таким видом, будто сложные задачи в уме решают. Подготавливаются к занятиям, которые проводит старшина.

Затем боевой танец — руками-ногами в стороны. Раз-рраз-р-ррраз! Очень красиво.

— Переходим к работе с головой! — говорит Верзилкин. — Испытания на кирпичах.

А надо сказать, у старшины Верзилкина специальный запас кирпичей. Настоящие строительные кирпичи, без обмана.

— У нас договор с кирпичным заводом, объяснил мне старшина и положил один кирпич на невысокие козлы. — Царев!

Подошел Царев. Примерился. И вдруг — бац! — лбом по кирпичу. Я глаза зажмурил. А кирпич и вовсе — пополам.

Старшина спрашивает:

— Семью восемь?

— Пятьдесят шесть! — отвечает наш Царев без запинки.

— Принято! — говорит старшина и укладывает два кирпича.