Алексей Леонов - Сани-самоходы

Все это произошло так быстро, что Петька и не заметил, куда исчез баран. Лишь слышалось где-то глухое буханье, а на полу поблёскивали осколки стекла. Петька выбежал на улицу, осмотрелся. Беки не было. Он позвал мать… Беку нашли в платяном шкафу.

— Ну, вот, вот вырос наконец-то, — приговаривала мать, вытаскивая Беку из шкафа. — Сейчас к дяде Проше тебя. Он утихомирит твоё буйство. Поведём, Петюшка. Не хочет признавать хозяина, пусть на волю отправляется.

— Жалко, — проговорил Петька. — Это он обиделся на меня за то, что я его не встретил.

— Нет, не поэтому. Вырос он, большим стал, бодаться ему надо, — ответила мать. — Теперь тебе с ним не сладить.

Дядя Прохор забрал Беку в колхозную отару, а Петьке пообещал за работу выдать от колхоза премию. Только не сказал, какая будет премия и когда.

Но Петька и не думал об этом, некогда ему было забивать голову пустяками.

В старое время старики любили рассказывать разные легенды. Живёт-живёт какой-нибудь дедушка, на работу сил уже не хватает, а без дела сиднем сидеть не будешь: человеку, хоть старому, хоть малому, нельзя без дела — он и рассказывает разные истории, которые легендами называют.

Сидит дедушка где-нибудь на завалинке, возле него внуки на земле стёклышки да черепушечки выковыривают, глядят через них на свет, на солнце и дедушку заставляют полюбоваться, как в разноцветных стёклышках мир меняется, разноцветным становится. А дедушке и так всё красивым видится. Жизнь-то он прожил спешно, ни на что насмотреться за работой толком не успел.

Любуется дедушка и травкой зелёной, и цветком-одуванчиком, и бабочкой пестрокрылой, и птичкой; спешит, спешит наглядеться на всё земное, пока смерть глаза не закрыла, не смежила веки, а к нему внуки со стёклышками пристают.

— Э-эх! — вздыхает дедушка и говорит: — И что это вы мне покоя не даёте? Видел я на своём веку и красное, и зелёное, и тьму-перетьму видал…

Заговорит дедушка, и разом детишки вокруг него усаживаются много их соберётся — и вздохнут на страшном слове:

— Тьма-перетьма!

Кто посмелее, спрашивает:

— Дедушка, а в тьме-перетьме живут?

— Живут, — ответит дедушка и добавит: — Только кто живёт-то: нечисть…

Ребят страх охватывает, жмутся они к дедушке поближе, а он рассказывает:

— Было однажды… На небе-то ни звёздочки, ни искринки. На земле ни дороги не разглядеть, ни тропки не увидать, а оттуда, от соседнего села, полем-пашней огненное колесо катится. Эко с горы да по деревне мимо окон несётся — стены дрожат. Народ в избы прячется, из щелей выглядывает. Колесо-то о двадцати четырёх спицах…

— О двадцати четырёх! — охают ребятишки.

— Истинно так, — подтверждает дедушка и продолжает свою легенду: — Катится оно, камень минует, над колдобиной по воздуху проносится, ни останова ему, ни задержки. От спиц сияние яркое, глазу слепота. Руку протянешь — обжигает…

— О-ох! — пугаются ребятишки.

— Деревней пронесётся оно и на искры рассыпается…

— И дома поджигает? — спрашивают шёпотом ребятишки.

— Домов не поджигает, а на искры рассыпается, — отвечает дедушка.

— А потом что?

— А потом опять тьма-перетьма, — отвечает дедушка.

Так вот и занимали ребятишек старые люди.

А в Маленках долго-долго жил на свете дед Тентель. Много раз рассказывал он внукам, потом правнукам, а потом праправнукам о тьме-перетьме, то о колесе самокатном-огненном, то о дуге скачущей, о корыте, летящем по небу. Однажды он и говорит:

— Сколько раз видал я разные страсти, да все они в тьму-перетьму появлялись, а чтобы днём, при солнышке что-нибудь пронеслось — такого не бывало и не будет.

Стоило ему произнести эти слова, как на деревенской улице загремело — и колесо зелёное появилось.

Смотрит дед Тентель на зелёное чудо, спрашивает:

— А не тьма-перетьма ли сейчас, праправнучки мои?

— Нет, дедушка, сейчас день ясный.

— А как же колесо-то колдовское морочится дорогой по дню?

— А ты не бойся, дедушка, — отвечают ребята. — Это Петька агрономов на своей самокатке. Сам сделал и пылит по деревне.

— Петька-то праправнук мне, — сказал дед Тентель, — а то и прапрапраправнук. Уж и не помню. Ох-хо-хо! Зажился я. Про тьму-перетьму рассказываю, а её и нет давно. Пойду от вас в дом. Помирать, видно, мне пора.