Татьяна Корниенко - Crazy

— Молодец, Алька. Давно пора.

Я даже назад откраснела. Ничего себе!

— Так мне же только четырнадцать!

— Ну и хорошо. Замечательный возраст. Я не замуж тебе выходить предлагаю. Некоторые ещё в детском садике влюблялись. Я, например.

— В садике не считается. Подумаешь, любовь-морковь.

— Ничего подобного. Любовь в любом возрасте уважать надо. Какая разница, сколько лет. Переживания-то настоящие.

Вот послушай. Мне тогда года три было или четыре. Я по уши влюбился в бабушку из музыкального зала. Она приходила к нам в малышовую группу — старенькая, седая, добрая, — забирала нас и вела разучивать детские песенки. Все мои согруппники старались, выводили нотки, а я смотрел и молчал.

— Как её звали?

— О, это заслуживает отдельного внимания. Звали её Лидия Степановна. Но мне папа в ту пору читал книжку «Жители морей и океанов», поэтому моя первая любовь превратилась в Мидию Рапановну.

Я засмеялась. Дядя Вова тоже улыбнулся.

— Что, весело? Около года каждый вечер перед сном я прятал голову под подушку — от избытка чувств — и просил маму придумывать любовные и невероятно героические истории.

— А помните хоть одну?

— Алька, мне же всего три года было! Конечно, всё забыто. Но рассказать — расскажу, потому что когда в школе уже влюбился в одноклассницу, мама мне и про Мидию Рапановну напомнила.

— Ну, ну, дядечка Вовочка!

— Да там просто всё. Все истории — про Синюю Жидкость.

— Чего?

— Не «чего», а моё великое эпохальное изобретение! Я придумал Синюю Жидкость. Была она, естественно, только у меня. Выходит, например, моя Мидия Рапановна на улицу, чтобы в детский садик идти. В кустах тигр сидит. Она его, конечно, не замечает. Тигр злобно рычит, выскакивает, откусывает от Мидии Рапановны кусочек. Затем следует глубокий обморок с большой потерей крови и угрозой для жизни. Тут появляюсь я со своей Синей Жидкостью. Без лишних слов наклоняюсь над любимой бабушкой из музыкального зала, мажу ваткой место откуса, дую, чтобы не было больно. Кровь перестаёт течь, ранка затягивается на глазах, Мидия Рапановна оживает и слабым голоском говорит: «Вовочка, ты спас мне жизнь!»

— И вы целуетесь…

— Представь, нет. В три года достаточно простого обожания. Когда мама говорила последнюю фразу про жизнь, мне становилось так радостно! Я обнимал маму и мгновенно засыпал.

— Кр-р-рутая любовь!

— Какую Синюю Жидкость изобрела ты? Показывай!

Я быстренько расставила свои рисунки. Дядя Вова вскочил и принялся бегать от одного к другому. Молча. Я даже испугалась: он ведь давно не видел, что со мной в рисовательной области произошло. Вдруг скажет, что всё это — фигня полная.

Но он ничего не говорил. Только сел и стал на меня смотреть. Я тоже на него некоторое время поглядела, потом мне надоело мучиться, и я спросила:

— Что, фигня?

Он как-то так странно вздохнул, хотел свою руку на мою положить, но, молодец, вспомнил, что я crazy (он об этом давно знает и с моими родичами жуть как ругается), руку убрал и говорит:

— Аля, я не ожидал!

Я по тону поняла, что не ожидал — это значит неожиданно хорошо. У меня губы тут же захотели вверх нарисоваться, но стыдно вот так взять — и до ушей. Поэтому я бровки свела, кончики у переносицы вниз опустила. Он на меня глянул, фыркнул:

— О, Господи, девушка! Перестань пыжиться. Лопнешь.

И мы начали хохотать. Потом дядя Вова подошёл к картине с зонтиком, поскрёб в затылке.

— Аленька, я, может быть, педагог совсем никакой. Но у меня есть одна задумка. Через неделю в художественном музее открывается моя персональная выставка. И мне бы очень хотелось показать некоторые твои работы. Ты как, не возражаешь?

— Мои? В музее? — то, что он сказал, было… Да этого вообще не было! Потому что такого не бывает с обычными четырнадцатилетними школьницами! Это примерно то же самое, как если бы мне сообщили, что я — наследная английская королева!

— А почему нет? Техника твоя ещё только формируется, мы будем над ней не один год трудиться… Но то, что ты рисуешь… — наверное, он, как и все взрослые, подумал, что нельзя захваливать ребёнка, и заключил очень сухо, — вполне достойно показа широкой публике.

Я как китайский болванчик кивнула:

— Ага!

— Надеюсь, твоё «ага» означает согласие?

Он ещё у меня согласия спрашивает!

— Да, да, да! Дядечка Вовочка, конечно, да! Только мне страшно.

— Это нормально. Мне тоже страшно. Переживём. Давай, свет Алевтина, отбирать.

Мы пересмотрели все мои работы. Дядя Вова выбрал шесть картин, поставил их в уголочке.