Елена Зайцева - Тупэмо

Веснуха коситься куда-то за меня. «На маму!», — понимаю я, оглядываясь. Мама как нарочно встала так, что её хорошо видно, хоть я и прикрыла дверь вполовину. Красноречивым взглядом даю маме понять, чтобы она ушла, но мама не уходит. В подъезд я в пижаме-пледе тоже не выйду. А Веснуха молчит и только шумно дышит ртом…

— Ну ма-ама! — говорю я капризно и поёживаюсь — мол, не сильно-то мне комфортно стоять тут, в дверях, не май месяц!

— Надеюсь, это последнее посещение, — предупреждает мама и всё-таки исчезает.

— Ну, и что же случилось на этот раз ? — спрашиваю я, наконец.

— Курыч остался на карьере!..

— Да придёт… — говорю я. Правда, не слишком-то уверенно. — А ты-то откуда знаешь?

— Он сказал, что останется в штабе…

— Но ведь ты говорила, что штаб украли!

— Да! Но он говорит, что это не важно… Он сидит на том месте, где был штаб! Дарьку тошнит, — безо всякого перехода продолжает она, зачем-то показывая полотенце, — я скорую вызвала…

Я не знаю, что делать. Чем я могу помочь? Мне становится… досадно. Да, досадно. Как будто какой-то снежный ком катится где-то совсем рядом, шум стоит дикий — шум от того, что он так несётся, от скорости, — а Веснуха, как злая волшебница, одним движением руки его на меня направляет. Мне-то это зачем?! В то же время я понимаю, что нельзя показывать эту досаду, что она некрасивая какая-то, на страх похожая. И я говорю, стараясь не показать этот страх, будничным таким тоном:

— Ну ладно. Ты иди, жди скорую. Всё нормально будет. Ты только больше не приходи сегодня, мне и так сейчас «ай-яй-яй» будет…

Веснуха как-то странно косанула на меня, как будто я на другом языке говорю.

— Пока, говорю! Родители и так из себя вышли. — Я опять поёживаюсь. — Не приходи! — И закрываю дверь, не глядя на Веснуху…

— Ну и что там? — тут же появляется мама.

— Дарька опять заболела… — неохотно говорю я. Мне не хочется поднимать ВСЮ тему, я с таким трудом её «захлопнула». Одна Ната Валерьевна чего стоила! Сама не знаю как и, главное, когда мне пришла в голову та ультраубедительная речь, но — пришла. И убедила. Сначала Нату, а потом — уже Ната — маму. Мама так и сказала: слава богу, всё обошлось! А теперь вот эти идиотские звонки, никому не нужные Курычевские капризы!..

Утром я проснулась от солнца — было такое солнце, что каждую пылинку видно. Вчерашние звонки, зелёные ноги и заблёванные полотенца казались каким-то кошмарным сном. Далёким-предалёким, не имеющим с этой солнечностью ничего общего.

Мама сказала, что за ноутом мы поедем в город, в «Вегу», — потому что там дешевле и потому что не мешает нам прогуляться. Так и есть — давненько мы не были в городе. Это называется «семейными вылазками», когда-то они мне безумно нравились, а теперь… теперь они мне тоже нравятся, но ходить куда-нибудь с родителями — это как бы… вместо того, чтобы с друзьями… В общем, я выросла. И тем не менее — приятно. В прошлый раз мы в кино ходили. Именно в качестве «вылазки», само кино было… то, что в рифму. И это было заранее известно…

Я решила только кофе попить (разумеется, родители не в восторге от такого завтрака, но в «Веге», я знаю, мы зайдём в «Молочный бар», съедим по огромному мороженому и запьём огромным коктейлем, так что…), и вот, допиваю я своё… свой, точнее! когда уже изменят это глупое правило? — допиваю я свой кофе, а папа стоит у окна и внимательно, всё заинтересованней и заинтересованней на что-то смотрит.

— Странно… — наконец говорит он.

— Что? — спрашиваю.

— Скорая… И народец набежал… Раз, два… шесть человек…

Что-то внутри меня обрывается. Но я быстро говорю себе: «Скорую опять Дарьке вызвали, скорую — опять Дарьке…» Не то чтобы я этой Дарьке зла желаю, а просто Дарька… Дарька и скорая — это близнецы-братья. Ну, или сёстры. Она то задыхается, то травится, то порежется так, что весь первый этаж в крови, даже и не подумаешь, что в трёхлетке столько крови… Всё это ужасно, конечно, но заканчивается всегда хорошо, можно сказать, что мы к этому привыкли. Хотя это и странно звучит, я понимаю… Хотя — да чего странного? Если к этому и на скорой привыкли, приезжают к ним неохотно, через раз, а однажды я слышала, как отчитывали Веснухину мать прямо на улице — что нельзя же в таком состоянии, что «работать с вами всё равно невозможно», что «я вам не личный врач, а бюджетник» и т. д.

— Это к Дарьке, наверно, опять… — осторожно предполагаю я.

— Да нет, — говорит папа. — Не в наш подъезд… А, вот: бабулечку какую-то несут… Живая!