Павел Журавель: Медвежьи углы

— О! пионеры поплыли, — Борька сказал.

— Совсем охренели, в ночи плавать, — бурчал Владимир Петрович.

— Ничего, сейчас за поворот заплывут и тю-тю, — успокоительно протявкал Борис.

— Эй, хозяин, мы к вам! — заорали с флагманской лодки.

— Фигули на рогули, — пробурчал Боря и потрусил за палатку в человека воплощаться.

Петрович расстроился — не то слово, зыркал на природу, на реку, всю в резиновых лодках, на палатку со свистящей Лилей.

— Ну щас я им! — свистел на молодежь Петрович.

Флагманская лодка подъехала к берегу, из нее вылез совсем молодой человек, улыбнулся дружелюбно и, сказав Петровичу: «Здрасьте, дядя», — бросился наверх, к ним в лагерь.

Владимир Петрович охренел малость и за ним двинулся.

Парень стоял у Лилиной палатки и перебирал копытами.

— Ага, кентаврос! Тебя еще не хватало, дурило ты парнокопытное, — прям ему врубил Петрович.

— Меня Федя зовут, — радостный кентавр тянул ему руку для пожатия. Так здорово! Вы! Мы! Музыка сбора!

— Ты, Федя, чего в таком виде гуляешь, а кроме грибов собирать мы ничего не собирались, — хрипел от злости Петрович.

— Да ну, — отмахнулся Федя, — никого ж нет вокруг.

— А можно рядом с Вами нашим лагерем стать? — попросил Федя.

— У вас тут берег высокий, луг заливной, музыка, свои…

Пока Петрович думал, что ему сказать: «Где ты тут своих увидел, скакун?» Или: «Можно-можно, только стань человеком, тут же кругом…»

Сзади послышался еще топот, Петрович увидел еще табунок Фединых приятелей, которые ржали и топотали.

— Быстро пришвартовались, — злился Петрович.

Боря тоже решил приструнить молодежь, а заодно и выпендриться, посему вышел во всей красе — огромным седым псом. Эффект удался, молодежь притихла.

— О! С нами в прошлом году тоже двое таких ходило, — кентавр махнул головой в сторону Бори. — Правда, они были поменьше, — добавил он.

— Мы без людей идем, — моргнул глазками кентавр, пытаясь успокоить Петровича.

— А мы с людьми, — значительно произнес Владимир Петрович, поэтому не расслабляемся, как некоторые.

— А как же! А где же! — затопотал человеколошадь.

— Не вижу! — топотал Федя дальше.

Клапан Лилиной палатки заерзал.

— Прячьтесь! — зашипел Владимир Петрович.

Федя непонимающе глянул на Петровича, но в тень скакнул, Борька нырнул в их общую палатку, один нерасслабленный и очеловеченный Петрович топорщился над лагерем. Он ждал, когда неуклюжая Лиля вывалится из палатки.

Надо ее заболтать, чтобы у этих парнокопытных время было убраться — соображал Петрович тему для разговора.

Молния расстегнулась, и из палатки вместо Лили вывалилось огромное двухметровое существо.

— Ой, мамочки! А Лиля где? — хренел Петрович.

— Владимир Петрович, вы не против, если я немного поиграю, — сказало существо плавным, Лилиным голосом.

— В смысле? — отупевал Петрович.

— На дудочке у костра поиграю, хорошо? — нависало существо над Петровичем, — Темнота вон какая.

— Лилька это чо, ты что ли? — задрав глаза, разглядывал древнюю морду Владимир Петрович.

— Я, если вы не против. Вы же с Борей тоже… и молодые люди…рыбаки опять же..

— А рыбаки что? — Петрович насторожился.

— Тритоны они, помните, лица у них отвислые были, — ответило существо по имени Лиля.

— Безобразие! — гаркнул очумело Петрович.

— Вы как в старые времена! Как будто ничего не было! И людей больше нет! И конспирации тоже нет! — громыхал он.

— Медведь Володя, окститесь! — воззвала бывшая Лиля.

— Ладно, чего-то шалею я от этого похода! Порядок на реке. Всем расслабиться! — скомандовал Медведь Владимир Петрович.

Затопотали молодые кентавры, ставя палатки, заплескались возле мыска тритоны, складывая удочки, большая седая собака вынырнула из темноты с охапкой дров и бросила их в огонь.

Огромный козлоногий Пан Лиля возле костра играл на дудке.

Медведь Петрович, развалившись на бревне у костра, с завистью наблюдал пана.

— Надо же двенадцать лет мне голову морочила! Ай да Лилька! А неандертал какой молодец! Вот это конспирация, вот у кого учиться надо! — сказал медведь псу.

— Не-не, она иногда фальшивит, — проговорил пес, думая о своем.

Дядя Вася Пирятинов жил на соседней улице. Наши дворы граничили, а потому мы были соседями. Еще во времена Советской власти все знали, что он волшебник, и дедушка его, дед Вася, тоже Пирятинов, был волшебник. Волшебство им через поколение передавалось и имя Вася тоже, поэтому все Васи Пирятиновы в их роду были волшебниками. Деда Васю я помню. Его, летчика, героя войны, майора в отставке, никогда не приглашали на встречу пионеров с ветеранами. Береглись, вдруг дед Вася какого-нибудь пионера заколдует, разбирайся после. Он, кстати, еще и беспартийным был, в партию тогда волшебников не брали. Опять же, если что-то с кем-то случалось: ногу подвернут на ровном месте, в глаз соринка попадет, просто недомогание (аллергии тогда еще не было), все валили на Деда Васю. А рассказов про то, как он черным котом, хромой собакой или мусорным вихрем домой возвращался, я в детстве много наслушался. Может, от этого, а может, от чего другого, но характер от всех этих пересудов у Пирятиновых портился еще с детства. Поэтому соседи, знакомые, сослуживцы — никто не мог понять, они добрые волшебники или злые.