Ирина Костевич - Предатели

Михаил даже остановился. Присвистнул (что для этого ботана-перестарка было неожиданным).

— «Высаживает»… Надо же… Да никаких рук не хватит их высаживать. Тут вся степь в них. Вся! От края и до края. На территории, равной трем Франциям. Сами растут. Пришли. Иди, сапоги мой.

Сбоку от входа в длинное здание стоял железный бак с грязной водой. Рядом валялось несколько палок, обмотанных мокрой ветошью. Брать такое в руки было противно, и я, подойдя к емкости с водой, дежурно побултыхала там сапожищами. Фу! Один оказался дырявым. Тоненькая струйка ледяной воды змеей скользнула к пятке.

Скептически оглядев результаты моих стараний, Михаил покривился:

— Ладно, не хочешь нормально мыть, на входе разуешься.

Школа внутри чистенькая, убогая. Все та же синенькая краска — теперь уже на панелях, государственная символика, стенгазеты… Никого нет. Пустая открытая школа. И я иду в носках по коридору. Нелепая картина.

— А Вы, значит, историк.

— А ты историей увлекаешься? — оживился он. — У меня здесь такое собрано!

— Ну, не особенно. А Интернета в библиотеке вашей нету?

— Есть, куда без него. А историю, значит, не любишь?

— Любить историю — пустое занятие. Хитрая наука. Мама при Перестройке-Гласности школу заканчивала, так рассказывала: сегодня одно говорят, завтра другое. Этих возвеличивают, тех разоблачают. Ты, как осёл, учи. Потом — ба-бах, власть переменилась. А как там было на самом деле — неизвестно.

— Всегда существуют неопровержимые факты, — покачал головой историк.

— Хорошо. Пусть себе существуют. Мне все равно. — И почему так тянет говорить этому безобидному человеку гадости?

В маминой почте два письма. Одно от папы, другое — от маминой тети. Читать я, конечно, не стала, но поняла, что в тетином письме речь идет о Вере Андреевне. Не с закрытыми же глазами его на принтере распечатывать.

Мне писем не было. А времени навалом, и его надо бы убить. Я отправилась в бесконечное путешествие по Сети. А Михаил притих за какими-то бумажками.

Так и сидели, пока в помещение не заглянула маленькая старушка.

— Ты, Мих Михыч, диссертацию обмывать когда позовешь?

— Ее, Рескельды-апай, сначала защитить надо!

— Защитишь…

— А вы когда на «Евровидение»?

— Не, мы лучше дома. Европа эта. Потонет, говорят, скоро.

Старушка счастливо засмеялась и исчезла.

— Какое «Евровидение»?

— Поют апашки наши. Хор. Как Бурановские бабушки, видела? Только по-своему. Главная достопримечательность местная.

— Прикольно. А кто диссертацию пишет?

— Ну так я, кто еще? — ответил Михаил-младший и опять углубился в бумаги. — А про апашек можешь в Инете посмотреть.

Будто и про это там есть. У кого-то — мания величия, похоже.

Лезу в поисковик. Надо же: интервью, фотографии. На меня с монитора лукаво прищурились бабуськи в кимешеках и камзолах. А вот и еще статьи про поселок. Вернее, про здешние края…

В материале, который я открыла следующим, житель поселка жаловался, что от взрывов на руднике у него обрушился гараж. И вообще пошли трещинами многие жилые дома, но руководство рудника и не собирается выделять средства на ремонт. Другая статья — в духе маминой «идеологической пропаганды» — бодро рапортовала, что «в ходе реализации правительственной программы» через речку от нашего построен новый поселок — но специально для оралманов. Только они туда не хотят заселяться, так что новый поселок стоит почти пустой. Спрашиваю Михаила, чего оралманам тут не живется.

— Так не «за бесплатно» же дома дают. Тут один коттедж стоит, как в райцентре. И работа — только на руднике. Чего они тут забыли.

— Но они же на Родину, типа, возвращаются.

— Родина у них большая, весь Казахстан, по факту их национальной принадлежности. Выбирай, где удобнее. Это у меня здесь — клочок родной земли, и знаю я его вдоль и поперек. Со всеми неопровержимыми историческими фактами, накопленными в этой местности. Ты тихо сиди, договорились? Не мешай.

И я вновь уставилась в экран монитора. Следующий материал оказался поинтереснее.

Раньше неподалеку от поселка, километрах в трех, находился небольшой аул. В трудные девяностые оттуда все разъехались кто куда. Дома пришли в негодность; а то, что представляло мало-мальскую ценность, разворовали. Где раньше кипела жизнь, остались лишь груды мусора.

Прошли годы, экономическая ситуация утряслась, людей снова потянуло в родные края. Объединившись, они написали письмо районным властям, где просили разрешения самим восстановить любимый аул. Не болеть даже поклялись и не выпрашивать у властей медпункт и школу — только бы им разрешили на Родину вернуться. Уже начали восстанавливать дома, высаживать сирень. Яблоневый сад мечтают новый заложить этой весной. Улицы назвать в честь казахских батыров — и еще одну Интернациональной, обязательно. «… И в какой области, кроме представителей титульной нации, можно встретить, чтобы в родной аул хотели возвратиться и русские, и немцы, и другие?» — написали сельчане.