Нина Дашевская - Скрипка неизвестного мастера

У Кешки вдруг закралось подозрение, что никакого секрета у тёти Ани нет. Что она просто хотела, чтобы он приехал…

А Михаил Соломонович, не особенно церемонясь, тут же сел прямо на пол и взял в руки первый снимок Кешкиного дедушки. Он, казалось, даже перестал дышать… Неужели сейчас он увидит самого себя?! И тут же опустил фотографию. Нет, нет. Конечно, похож; но чтобы одно лицо…

На него смотрел с фотографии молодой человек в больших очках; из-под пиджака выглядывает ворот водолазки. Классический молодой физик. Михаил Соломонович никогда не был таким. Ещё одна фотография — и здесь не похож. И здесь. А вот на этой, пожалуй… Михаил Соломонович улыбнулся: угораздило же их отрастить одинаковые бороды и носить очки! Вот и получилось — «одно лицо». Да, из-за бороды — очень похож; но всё равно видно — другой, чужой человек. Неужели он сам вот так выглядит со стороны?

— Надо же, — пожал плечами Кешка, — на фотографиях — как будто и не очень … а так, когда говорите… И ещё рукой вот так делаете… Мне кажется, Вы на него даже больше похожи, чем эти фотографии.

— Ты, наверное, уже плохо его помнишь, Кешка — а я всё время перед глазами. Вот мы у тебя и перепутались.

— А вообще-то Кеныч прав, — вдруг сказала тётя Аня. — У Вас какое-то неуловимое сходство, не чисто внешнее… смотри-ка, Кешка — а вот и ты!

Кешка даже вздрогнул. Поначалу ему и вправду показалось, что это он сам, Кешка, в смешных шортах на лямках, стоит со скрипкой… Кешка переглянулся с Михаилом Соломоновичем — и они в один голос рассмеялись. Обоим бросилась в глаза неправильная постановка правой руки. Ух, и доставалось же Кешке — уже этому, младшему — за такой же прямой мизинец!

— А вот ещё, — и тётя Аня показывала всё новые снимки, уже цветные. Михаил Соломонович задержался взглядом — ну, вот такой будет он сам лет через десять. Хорошее лицо; стариком не назовёшь никак, но, пожалуй, как-то не по себе…

— Скажите, а кто-нибудь пропадал у вас в семье? В войну? — спросил Михаил Соломонович.

— Были, — вздохнула тётя Аня, — да не один… Большая семья была. Дяди, двоюродные братья… Да, вот, нашла наконец! — и она показала ещё одну фотографию, коричневатую, с белым кружевным обрезом. — Такая, похоже, одна осталась.

Маленький мальчик — Кешкин дедушка Иннокентий Михалыч. Лет пять ему, наверное — серьёзный, причёсанный, в наглаженной матроске стоит возле зеркала. Или нет, это не зеркало?

— А, понял, — улыбнулся Михаил Соломонович, — это такой монтаж. Как-то умудрялись на один кадр два раза снимать, вот и получилось — два одинаковых человека. У меня папа так делал. Папа. Или… Аня, что?!

— Это не монтаж, — вдруг сказала тётя Аня очень тихо. — И не зеркало.

Она перевернула карточку. Там синими расплывшимися чернилами было написано: «1939, май. Кеша — слева, Яша — справа, у дверей».

Тут же всплыла перед глазами надпись на зелёной тетради: «Яшке». Вот он, Яшка…

Михаил Соломонович снял очки, поднёс фотографию к самым глазам.

— Близнецы?

Аня кивнула.

— Как это, — пробормотал Кешка. — А где же?…

— Кеша и Яша, близнецы. Он как раз и пропал, Яшка. В блокадном Ленинграде. Они всегда вместе ходили, везде. Идти было нелегко, не было сил — а Кешка был крепче, и ему приходилось тащить Яшку за руку. Но как-то не выдержал, бросил — сам дойдёшь, не могу больше! — и пошёл вперёд. Прошёл сколько-то, оглянулся — а Яшки нет. Он думал, за ним идёт — а нет никого. Он поплёлся назад, ругал его на чём свет стоит, думал — вот же олух, теперь ищи его… Так и не нашёл. Всю жизнь себе простить не мог — что отпустил руку…

Кешка — младший, теперешний Кешка — растерянно хлопал глазами. Почему он не знал раньше? Не может этого быть. Вот так, просто отпустил руку — и потерял брата. Навсегда. Как же это?!..

«Неужели это мой отец? — думал Михаил Соломонович, разглядывая неизвестного довоенного Яшку. — Надо же — Яша у дверей… Вот и вышел, в другую жизнь. Жаль, что это уже никак не проверишь. Нет, не может быть. Скорее всего, мальчишка погиб. Слишком уж это фантастично — каким образом он мог оказаться в Ташкенте? А голову он где разбил — там, в Ленинграде? И — чтобы потом его сын, Миша, встретил через чёртову тучу лет вот этого вот Кешку и учил его играть на скрипке?»

— Это он? — спросил Кешка. — Ваш отец?

Михаил Соломонович покачал головой.

— Я не знаю…

Удивительно: вот перед ним снимок. И он не может узнать! Не может сказать точно! Вроде бы, похож чем-то; но ещё больше похож вот на этого Кешку, современного. Уверен ли? А может, ему просто ужасно хочется, чтобы нашлась, наконец, семья, и эта семья оказалась — вот такой славный Кешка, и такая чудесная Аня, и сразу — двоюродные сёстры, братья, племянники… Не слишком ли он этого хочет?