Франтишек Лангер - Братство Белого Ключа

Отправиться дальше за Смихов и дойти до Хухле или перебраться на другой берег Влтавы за Вышеград никто не отваживался. Ни за что на свете! Там среди скал жили совсем) дикие люди, они ели сырое мясо. Мы, конечно, были цивилизованные и сырым ели мясо, только когда были голодны. А сытые мы его вообще не ели. Почему я говорю все время о мясе? Иногда его было много, и мы не знали, что с ним делать. Вялили его, жарили и коптили. А иной раз мяса не оставалось ни кусочка, и тогда мы голодали: в общем, как когда, и все-таки ужасно надоедает все время есть одно мясо и лишь изредка какие-нибудь корешки. Потому-то я так люблю сейчас все мучное: пирожки, ватрушки, рогалики; по-моему, это самое лучшее, что придумали люди с тех пор.

Теперь настала очередь Соучека задать вопрос:

— А что вы делали, когда не охотились?

Дед минуту раздумывал.

— Ей-богу, ребятки, не так-то легко сказать, что мы делали, если мы ничего не делали. Обычно мы спали. А если не спали, то вели разговоры, перемывали косточки знакомым, которых не было при разговоре (этим занимались в основном наши женщины). Или жаловались на плохие времена (в этих разговорах участвовали все). Занимались и политикой (преимущественно мужчины), поругивали вождя племени и тяжелые налоги, сетовали, что слишком много отдаем ему кож, оленьих рогов, красивых кабаньих клыков и медвежьих когтей для ожерелий. Говорили, что наш вождь — рохля, и что нам нужен другой, более энергичный человек. И для этого необходимо что-то предпринять. Но, конечно, все оставалось без изменений; как говорили наши старики, если прежний вождь плох, то новый обычно еще хуже.

Франтик Иру, сидевший до сих пор тихонько, как мышь, теперь вдруг выскочил с вопросом:

— А школы, дедушка? Школы у вас были?

— А как же (Франтишек был разочарован.) Конечно, были. Едва парнишка подрастал, его заставляли вызубрить наизусть все молитвы нашему богу. А бог наш был высотой добрых пять метров: почерневший от времени дуб. А верхушка у него была — не знаю, сам ли он так вырос или кто в давние времена так его подстриг — похожа на голову медведя. Вызубрив молитвы, мальчуган учился обращению с оружием. Главным образом кидаться камнями. И до тех пор, пока он не умел закинуть сухую еловую шишку метров так на сто, его не переводили в следующий класс, где он получал в руки уже каменное копье.

Еще обучали у нас истории. Ребятам рассказывали обо всех знаменитых охотничьих вылазках, битвах, о прославленных вождях. Проходили в нашей школе и естествознание: что можно есть, а что нельзя; занимались арифметикой: считали на пальцах до пяти. И, наконец, учили обдирать и выделывать шкуры. Шить из этих шкур одежду обучали наших девочек. Они еще учились готовить, плести корзины, рогожки и вообще всякие предметы домашнего обихода. Да, люди всегда должны были учиться, во все времена. А иначе они остались бы такими дикими, как жители скал на Барандове и в окрестностях Подольской живодерни, которые питались сырым мясом.

— А битвы и сражения тогда тоже были? — спросил Штедрый, который, как мы знаем, обладал воинственным духом.

— Вот видите, я чуть не забыл рассказать об этом! Наша деревня была над Дейвицами, а над Либне, за Влтавой, жили первобытные люди другого племени. Ужасно противные люди. Во-первых, они не были так красивы, как мы; волосы у них были совсем черные, а у нас рыжие. Во-вторых, они зимой надевали какую-нибудь шкуру и застегивали ее под мышкой, а мы тоже надевали шкуру, но застегивали ее над плечом. За божество они почитали смешную ольховую жердь с каким-то здоровенным черепом наверху. Теперь я знаю, что это был череп мамонта. Хотя тогда мы не были такими образованными, череп все равно казался нам слишком большим и отвратительным. И разговаривали они друг с другом на каком-то варварском языке. Например, встречаясь, они кричали друг другу «гей», в то время как мы, люди воспитанные, приветствовали друг друга возгласом «эй». Иногда на все это было смешно смотреть, а иногда просто противно. А когда наши женщины рвали на берегу Влтавы тростник для циновок и если в это время на другом берегу стояли черноволосые женщины с Либне, то, само собой разумеется, наши кричали им все, что о них думают, а те, вместо того чтобы помолчать, тоже не оставались в долгу. Потом, конечно, наши женщины приходили домой и жаловались. И, конечно, мы прямо закипали от злости. Разве можно спокойно слушать, как эти либенские все время говорят «гей», спокойно любоваться на их истукана на палке и покорно сносить, что они обзывают нас рыжими, когда мы всего лишь назвали их черномазыми?