Энна Аленник - Журавленко и мы

Эта медлительная примерка к работе вначале выводила Журавленко из привычного ритма и из терпения. А через несколько дней он к ней привык и потом даже полюбил.

Шевелёвская манера работать исключала промахи, она давала Журавленко простор для додумок и улучшений; в ней была какая-то душевная тишина, даже тогда, когда он стучал молотком.

Беда была в том, что каждое улучшение требовало дополнительного времени.

Иногда оно требовало освоения тонкой технической операции, новой не только для Шевелёва или Кудрявцева, но и для Журавленко, хотя за шесть лет он освоил множество разнообразных технических тонкостей. Ведь тонкостям в технике — как, впрочем, и в каждом другом деле — нет конца, да и быть не может, пока люди думают и создают новое.

— Хотелось бы мне защитный приборчик поставить, — сказал как-то Шевелёву Журавленко и так прищурил глаза, словно смаковал мечту. — Но время, время! У кого его займёшь?.. Прошу вот у Маринки и Лёвы, — не дают.

Лёва хмыкнул. Он любил, когда Журавленко шутит.

А Маринка сказала:

— Пожалуйста, берите у меня сколько хотите времени!

— Ты так щедра, синьорина, только потому, что я не могу твоей щедростью воспользоваться. А, представь, смог бы, — и не дала бы ни годика!

Маринка смутилась. Она не знала, что такое «синьорина»; хорошо быть «синьориной» или плохо?

Ей захотелось как можно скорее это узнать. Она воспользовалась тем, что Журавленко уже не смотрит в её сторону, что снова уже поглощён своим, и, как будто между прочим, подошла к полке, на которой стояли словари. Среди них бросался в глаза широкий синий корешок; на нём серебристыми буквами было написано: «Словарь иностранных слов».

Маринка сняла его с полки, нашла страницу, где сверху было обозначено, что слова на ней начинаются со слога «СИН», и прочитала, что синьорина — это в Италии то же самое, что у нас барышня.

«И ничего тут плохого нет. Даже очень красиво по-итальянски получается», — подумала Маринка и заметила на словаре пыльную каёмку. А когда ставила словарь на место, увидела, что на краях полок тоже накопилась пыль.

Маринка поискала, — чем бы её стереть? Не нашла и с возмущением прошептала себе под нос:

— И щётки какие-то есть, и промасленные суконки для машины аккуратно сложены в коробке, — подумаешь, драгоценность! — а вот самой обыкновенной тряпки — этого у человека нет! Не принесёшь из дому, — совсем зарастёт пылью!

Пока Маринка проявляла не совсем понятный Лёве интерес к словарям и книжным полкам, он следил, как Журавленко с дядей Мишей регулируют подвижность переплётов башни, которые складывались и раздвигались, как гармонь.

Лёва слышал, как Журавленко сказал дяде Мише:

— А приборчик был бы прелесть. Сами посудите. Михаил Федотыч…

— Да не надо мне ваших «Федотычей», — перебил дядя Миша. — Не привык. На работе у нас по-простому: Михаил, и всё.

— Если так, — тогда не надо мне ваших «Григорьичей», — ответил Журавленко.

— Ладно, — смирился дядя Миша. — Что ж это, Иван Григорьич, за приборчик?

— Вот, допустим, такой случай: сядет управлять машиной глупый человек, не так повернёт, отойдёт от линии архитектурного плана, а прибор сработает — и стоп! Не даст портить.

— Значит, надо делать, — посоветовал дядя Миша.

— Уйма времени на него уйдёт. Это работа тончайшего инструментальщика. Как же нам быть?..

Дядя Миша подумал и сказал:

— Дня через два приведу брата одного нашего каменщика, — подходящий мастер.

С этого, собственно, и началось вовлечение новых помощников в работу над моделью Журавленко.

Началось оно, когда не так уже много оставалось сделать, но требовалось ещё много тонкого уменья.

В воскресенье Маринка с Лёвой пришли к Журавленко и увидели там целый коллектив.

— Что это? — опешил Лёва.

Незнакомый пожилой маленький человек в очках с гордостью отчеканил:

— Общественная мастерская изобретателя!

— А как это было бы здо́рово! — сказал Журавленко.

— Почему «было бы»? — обиделся маленький очкастый мастер. — Это уже есть. Задумал человек такое дело… Кто поверил, идёт в свободные часы помогать, — не для денег, для радости.

Он поднял тоненький длинный палец и добавил:

— Я при том не присутствовал, но ручаюсь: дьявол выдумал эти деньги. Скорее бы их и вовсе не было! Для них вы, Иван Григорьевич, старались? Много к вам за это время сотенных приплыло?

— Уплыло, — сказал Журавленко, да вдобавок ещё озорно пропел: «Всё, что было — всё уплыло!»