Григорий Абрамян - Кто взял фальшивую ноту?

— А он? Ну же, мамочка, не тяни!

— Он мне сказал, что ничего особенно трудного на конкурсе в музыкальную школу нет. А в классы духовых и струнных инструментов попасть и вовсе легко.

Мы дружно закричали «ура!». Туча на небе разорвалась, и выглянуло солнце.

— Тише, тише! — сказала мама. — Совсем еще неясно, что из этого выйдет: во-первых, учебный год давно уже начался. Во-вторых, неизвестно, у кого из вас есть музыкальные способности. Словом, Геннадий Максимилианович велел завтра явиться к трем часам, а там видно будет.

Мама помахала нам рукой и ушла.

— Самый раз сыграть главный матч сезона, — сказал Женька. — Кто хочет погонять мячик?

— Я есть хочу, вот что! — ответил Васька.

— Да ну тебя! Поиграем до десяти голов, и ступай себе. Договорились?

Все стали уговаривать Ваську, и Васька согласился.

— Только, чур, — сказал он, — я не буду играть в паре с Федей. Вечно бежит не в ту сторону и норовит забить гол в собственные ворота.

Разделились на две команды: Женька, я и Сережка — против Васьки, Кости и Гриши.

Грише велели сбегать за мячом, а Женька достал из кармана судейский свисток и трижды свистнул.

Васька направился к воротам с величественностью слона, уходящего в джунгли.

Два красных кирпича, заменявшие ворота, постепенно — не без Васькиной помощи, — приближались друг к другу. Он успокоился лишь тогда, когда кирпичи сошлись на расстоянии вытянутых рук. Это придало Ваське уверенность, и он бесстрашно защищал ворота: животом, грудью и чем попало, так как ему было везде одинаково небольно.

Женька, не выпуская свистка изо рта, виртуозно водил мяч. Это он умел, что там говорить! Никто не пытался с ним тягаться.

Мы бестолково бегали за ним — оба состава, и в первые несколько минут никто не мог даже прикоснуться к мячу.

— Финт правой, финт левой!.. — кричал Женька, кружа, уходя в сторону, но неумолимо приближаясь к воротам.

Назревал гол.

Васька нервничал. Он подпрыгивал, приседал, бегал из угла в угол, то есть от кирпича к кирпичу: он знал — с Женькой шутки плохи!

А сложнейшая Женькина комбинация закончилась неожиданно. Мяч с немузыкальным звоном влетел в окно музыкальной школы — оно находилось как раз за Васькиной спиной.

Сначала мы остолбенели. Потом послышался голос Кости:

— Спасайся кто может!

Костя сделал два гигантских прыжка и мгновенно скрылся.

Васька выплюнул недожеванный кусок яблока и, не задумываясь, кинулся наутек. Он по опыту знал, что извиняться за выбитое стекло нет смысла. Главное спасенье — ноги. И — подальше от места происшествия.

Остальные члены футбольной команды, в том числе и Денька, ориентируясь на Васькины серые штаны, топали следом.

О том, что произошло в этот момент в музыкальной школе, мы узнали немного позже — от Пети Люлькина. Но я расскажу обо всем сейчас.

Мяч влетел в зал, где шла репетиция школьного оркестра. Когда вместе с мощным аккордом раздался звон выбитого стекла, все оркестранты опустили инструменты, а Геннадий Максимилианович сердито воскликнул:

— Этого еще не хватало!

Из глубины оркестра, словно антенна из транзистора, вылезла тощая фигура Кузи-барабанщика. Со злорадством размахивая барабанными палочками, он крикнул:

— Я знаю, кто выбил стекло!

Все обернулись к нему.

— Женька, вот кто!

Петя Люлькин вскочил со своего места, чуть не уронив скрипку:

— Враки! Не верьте ему, Геннадий Максимилианович!

— Хочешь, я выслежу? — продолжал кричать Кузя. — Хочешь?

Чей-то голос из оркестра тихо, но внятно произнес:

— Предатель, ябеда!

Спор не успел разгореться. Виной этому был я.

Есть люди, которые в критические минуты плохо соображают. Я как раз из таких. Уставился, как дурак, на проем окна — и ни с места!

Именно в эту минуту за моей спиной выросла фигура коменданта Уточкина.

— Ты что безобразничаешь? — воскликнул он и схватил меня за шиворот.

В разбитом окне появилось рассерженное лицо Геннадия Максимилиановича, и я зажмурился от страха.

Потрясая метлой, спешила к месту происшествия уборщица школы — Мария Ивановна. За ней бежал Кузя с барабанными палочками в руках, за Кузей несколько оркестрантов, среди которых был и Петя Люлькин.

— Давай его сюда, — сказала Мария Ивановна.

— Бери, — ответил Уточкин, передавая меня уборщице. — Держи покрепче.

Мария Ивановна сгребла меня в охапку.

— Пустите, — простонал я и дрыгнул ногами. — У меня все ребра согнулись.