Ольга Берггольц - Пимокаты с Алтайских (повести)

Ребята начали декламировать:

— Стойте, стойте! — крикнула Шура. — Плохо получается. Точно капусту рубите. Медленней надо, больше выражения.

Липке и Вальке пришлось повторить. Декламация вообще получалась у нас плохо. Особенно мучились мы с коллективной декламацией. Траурные песни «Не плачьте над трупами павших бойцов» и «Вы жертвою пали» выходили лучше, но очень уж заунывно. А Шура говорила, что даже эти песни надо петь так, чтоб они поднимали энергию.

Нам всем хотелось сделать такой спектакль, чтоб и родители, и неорганизованные ребята (мы готовили этот спектакль для них) почувствовали всем сердцем, кто такой был Карл Либкнехт и как хорошо, как нужно всем ребятам быть в пионерском отряде, продолжающем дело пламенного Карла.

Спектакль должны мы были поставить в новом комсомольском клубе. Отряду обещали дать в новом клубе большую светлую комнату, а спектакль поставить сразу, как только откроется клуб. Репетировать спектакль мы готовы были до утра. И на этот раз мы работали очень долго, пока Шура не спохватилась:

— Ой, ребята, ребята, засиделись мы с вами… Опять вам головомойку зададут… Сматывайтесь, сматывайтесь!..

— Постой, Шура, — сказал я, — звено «Красный Гамбург» хочет поговорить с тобой насчёт школы.

— Обязательно поговорим, только сегодня поздно уже, — замахала руками Шура. — К домам надо двигаться.

— Ну давай хоть мы тебя проводим, — взмолился я. — Надо же поговорить-то. Ведь буза получается, пойми…

— Ну уж тогда лучше я сама вас провожу.

Мы вышли. Сеял мелкий, пахнущий тайгой дождь. По дороге мы рассказали вожатой о том, что было вчера в классе: как новый учитель привязывается к пионерам, как радуются этому песталоцы, как Мотька подставил Саше ножку. Мы говорили громко, на всю улицу.

— Тише, не орите, спят кругом… Так так… Всё так и должно быть, — кивала головой Шура. — Вот, ребятишки, где настоящее-то дело начинается… Помните, Шумилов говорил? Вот сумей-ка лучших ребят за собой повести… Сумейте этого старорежимного учителя разоблачить…

— Уж разоблачим! — воскликнул Ванька. — Голенького оставим!

— Ну-ну, не увлекайся! — прикрикнула Шура. — Смотрите, ни драк, ни хулиганства, ни чванства. Вы вот что сделайте: пусть звено «Красный Гамбург» в классе собрание проведёт… Дней так через пять. Соберите ребят, расскажите, как у нас работа идёт, да в отряд, в отряд тащите. Будет в классе пионеров больше — по-другому дело пойдёт.

— Вон мой дом, — сказал я, — прощайте…

Я хотел побежать вперёд, я боялся, что мать встретит меня у калитки и при всех начнёт пилить за позднее возвращение.

— Постой! — крикнула Шура. — Чего ж ты удираешь? Уж мы доведём тебя до самой двери.

— Да не надо, я сам… Не надо, верно…

— Да почему же, чудак? Что у тебя за тайны на дворе? Собаки злые, что ли.

— Никаких тайн. Просто не надо. Не хочу.

— Ну вот ещё. Должна же я знать, что ты благополучно добрался.

И мы дошли до калитки. Я повернул кольцо, калитка подалась, и я увидел, что на крыльце стоит мать.

— Это кто? — крикнула она. — Коля? Опять за полночь.

Но я не успел ответить, как Шура первая подошла к крыльцу и сказала громко:

— Не беспокойтесь, пожалуйста, не беспокойтесь. Мы сегодня немножко задержались, я проводила Колю домой сама.

«Сейчас мать накинется на неё, станет брюзжать, жаловаться, — с ужасом подумал я. — Ведь, надо же было напороться».

— Мама, это наша вожатая, — сказал я.

— Вижу-вижу, — проговорила мать. — Только что ж вы под дождём-то стоите? Зайдите!

— Зайдём, Смолин, — сказала Шура.

Мы вошли на кухню.

— Боже мой, — заговорила мать, — вы совсем мокрые. А ноги-то, ноги!.. Да ведь это верное воспаление лёгких… — И она вдруг начала командовать: — Сию же минуту раздевайтесь. Снимайте ботинки. Я дам вам шерстяные чулки, они совсем крепкие. Да погодите, у меня ведь в печке пельмени горячие Ах, как вы здоровье своё не бережете! Ну можно ли так, господи!

— Ну вот, попали в проработку, — усмехнулась Шура.

— Да уж не взыщите, вас пробрать следует… Как это так — совсем не думать о здоровье… По лужам, осенью, ночью… Ах, господи!

Она вынула из печки пельмени, в кухне щекотно запахло луком и перцем. Огонёк моргалки колыхался на столе, тикали ходики, пар валил от латки к потолку.

— Ешьте, ешьте, — говорила мать, — пельмени горячие… Вы голодные, наверно… Ох, глупые дети!