Василий Голышкин: «Журавли» и «цапли». Повести и рассказы

Слева от Женьки тащится коротышка Генка Юровец, справа — напролом, по-медвежьи, сопя и отдуваясь, лезет Мишка-толстый. Позади, то отставая, то догоняя впереди идущих, порхает легкая, как бабочка, Оля Румянцева. Женька Орлов, оглядываясь, недовольно косится на Олю-учетчицу: нарядилась… Гнев у Женьки вызывают куцые косички учетчицы с красивыми бантами.

У Генки Юровца на груди бинокль, сбоку — охотничий нож в чехле. На голове, как, впрочем, и у всех других, зеленая пилотка со значком — дубовым листиком — символом лесного пионерского хозяйства. У Мишки-толстого в руках магнитофон. Закончат дела, притаятся и будут записывать голоса птиц.

— Муравейник! — кричит Женька Орлов.

— По счету — семь, — отвечает Оля-учетчица, сверяясь с записью.

— Барсучья нора.

— Первая и единственная, — грустно вздыхает Оля-учетчица. На все пионерское лесничество один барсук. Да и того они еще ни разу не видели. Слышали только, как он там пыхтит, под землей.

— Птичья столовая…

— Пятнадцатая…

Останавливаются и записывают. Потом дальше идут, ведя учет сеянцам и саженцам, сухостою, обреченному на вырубку, и деревьям-патриархам с табличками, на которых написано: «Охраняются ЮДЛ» — юными друзьями леса.

Вдруг вдалеке запел охотничий рожок. Женька Орлов, Генка Юровец, Мишка-толстый и Оля-учетчица замерли, как стая гончих перед тем, как броситься на призыв. Лица всех отразили одно и то же — тревогу. Охотничий рожок мог кричать только в одном случае: если владельцу рожка или обитателям леса грозила беда.

— За мной! — крикнул Женька и побежал.

Скорей, скорей, скорей… Мягкая, как резиновая, пружинит под ногами тропинка. Когтистые, как у бабы-яги, руки-сучья хватают бегущих, рвут, что могут: с Мишки-толстого — пилотку, с Оли-учетчицы — бант…

Вон он уже не на Оле, а на сухом пальце бабы-яги трепещет, как подбитая бабочка. Ладно, не до пилотки, не до банта. Скорей, скорей, скорей… Стоп! У входа в лосиный загон стоит Лялька и, запрокинув голову, трубит в рожок. Ничего не видит, ничего не слышит, как глухарь на току, трубит и трубит…

— Что… случилось? — Женька налетел, вырвал рожок у Ляльки изо рта. — А?

— Лось ушел.

— Сам?

Вопрос не напрасный. Обшивали загон прочно, в три жерди: не проскочишь и не перескочишь.

— Не знаю, — сказала Лялька. — Нет, и все.

Женька Орлов свистнул. Изгородь цела, а лося нет.

На вертолете его, что ли, вывезли? Пошел вдоль, пробуя прочность жердей. В одном месте жердь поддалась сто усилиям и отвалилась: держалась на честном слове. Нет, не на одном слове. Еще — на лыке, которым была привязана к дереву. Плохо привязана. Тот, кто выпустил лося, не хотел привязывать крепче. Так, привязал для отвода глаз. Кто же выпустил лося?

Впрочем, это нетрудно будет узнать. Женька Орлов поманил ребят и повел по лосиному следу: вон он, широкий, рожками вперед, — незрячий увидит.

Шли тихо, ступая по-лесному — сперва на пятку, потом на носок, — жарко дыша в затылок друг другу.

Женька Орлов остановился и поднял руку. Замерли, прислушиваясь. Впереди, за ореховыми кулисами, кто-то басом нежничал с лосем — называл по имени и командовал: «Встань», «Ляг». Женька сразу узнал этот голос, и страшная картина представилась его мысленному взору: папа-браконьер пытается заарканить лося, чтобы увести его подальше в лес и убить. Выскочить, заорать, напугать… Но он не сделает этого. Тело как вата, безвольное и вялое, ни страхом, ни силой не стронешь с места. Женька Орлов оглянулся на Ляльку и глазами приказал: посмотри. Лялька скрылась в кустах и вернулась сияющая.

— Там твой папа лося фотографирует. Сохатый за ним, как собачонка, ходит.

Сказала и нахмурилась, ревнуя лося к Женькиному отцу. За ней сохатый тоже, как собачонка, ходит. Зачем же еще за кем-то?

— А кто позволил?! — вспылил было Мишка-толстый и осекся, вспомнив, что отец-то Женькин, а Женька как-никак начальство.

— Ладно, — пообещал Женька, — я ему… — и осекся, измеряя свои возможности, — я ему скажу, чтобы, когда надо, спрашивал.

Генка Юровец ехидно переглянулся с Мишкой-толстым: разве сын против отца пойдет?

Затрещали кусты. Ребята попрятались. На тропинку вышел лось и стал тревожно принюхиваться. Женька догадался: почуял Ляльку. Но тут в зеленом тоннеле, пробитом сохатым, показался Илья Борисович и поманил лося за собой: повел к загону.