Евгений Ельчин - Сталинский нос

Бодрым шагом иду обратно к подъезду и замечаю в снегу следы от шин автомобиля, что папу увез. Сначала я хотел через следы переступить, а потом передумал. Ну нет, думаю, идти назад в теплую квартиру — это слабость, недостойная будущего пионера. Ясно же, что папу взяли по ошибке. Вот Сталину скажут — им там всем на Лубянке достанется.

Хотя когда еще Сталину скажут? Он человек занятой, о каждом гражданине лично заботится, а нас по всей стране миллионы. Может, и не скажут ему до утра. Может и целый день пройти. Неизвестно. А папе завтра ровно в полдень на пионерской линейке быть нужно. Нельзя терять ни минуты. Я товарищу Сталину все сам расскажу.

Красная площадь замерзла, брусчатку черным льдом покрыло. Ни души. Холодища. Разбегаюсь и скольжу по льду, так быстрее и интересней. Под ногами кремлевские звезды мелькают, рубинами горят. Очень красиво. Кабинет товарища Сталина там, в Кремле. Все его окно знают, в нем свет горит всю ночь напролет. Великий Вождь всегда на посту.

Представляю себе кабинет Сталина. Вхожу. Он сидит за столом, курит трубку. Увидел меня, нахмурился: чего работать мешаешь? А я ему под козырек и докладываю: «Нельзя терять ни минуты, товарищ Сталин! Папу арестовали». Он хватает телефонную трубку: «Особый отдел! Это что у вас за безобразие? Отец Саши Зайчика в лапах предателей! Срочно принять меры!»

Но на самом деле получается не так. Когда часовые у Кремля меня видят, они бегут наперерез, что-то кричат и за пистолетами в кобуры лезут. Один въехал прямо в меня. Ругнулся, изо рта пар валит, и тычет в меня рукавицей. Я раз ему под руку, и бегом. Он свисток в рот и свистит, а ему другие свистки отвечают. Откуда же их столько набежало? Другой с пистолетом поскользнулся и упал; ба-бах! — его пистолет выстрелил. Хорошо, не в меня. Вдруг вижу, на площадь черная машина выворачивает и фарами по мне, как будто пополам режет.

Я так от бега запыхался, что теперь по лестнице чуть не ползком. Ну и навоображал я себе! Будто каждый дурак может вот так заявиться в Кремль к самому товарищу Сталину. А как же враги? Вредители? Напряженная международная обстановка? Папа прав: где моя бдительность? Несерьезно это, безответственно.

Квартира тети Ларисы на пятом этаже. У двери, под кнопкой звонка, таблички с фамилиями. Рядом с фамилией ее мужа накарябана цифра девять. Значит, к ним девять звонков. Я потянулся к звонку, но кнопку не нажал. Не хочу, чтобы тетя Лариса вскакивала с постели, волновалась, считала звонки, думала, кто это пожаловал в поздний час. Решил сесть на ступеньку, отдышаться. Сел, и вдруг дверь нараспашку. Стоит тетя Лариса с малышом на руках, а малыш из-под одеяльца смотрит на меня с любопытством.

— Так я и знала, — шепчет она. — Его арестовали, да? Арестовали?

Малыш заплакал, наверно, испугался. Тетя Лариса стала его укачивать. Я на ноги вскочил — малыша пощекотать, чтобы его успокоить.

— Не плачь, — говорю. — Вот вырастешь, будешь при коммунизме жить.

Тетя Лариса отпрянула и малыша от меня в сторону, наверно, не хочет, чтобы я его щекотал. Тут как раз ее муж подоспел.

— Ты чего, парень? — говорит. — Чего хочешь? До беды нас довести?

— Мне бы только до утра, — объясняю. — Товарищ Сталин утром разберется, и папу выпустят.

— Какой тебе товарищ Сталин? — Он башкой замотал и засмеялся каким-то нехорошим смехом. — Ты, парень, того, рехнулся?

— Ничего смешного. Мне завтра в пионеры вступать, а папа…

— Забудь ты про отца. Он теперь враг народа. Не понимаешь, что ли? Детей врагов народа в пионеры не берут.

Тетя что-то тихонько ему на ухо, но я не расслышал, малыш уж больно громко расплакался. Муж тут совсем рассердился и давай шикать: «Ш-ш-ш», только непонятно, на кого он шикает, на малыша или на тетю Ларису, потому что они теперь оба плачут.

— Не шикайте на них, — говорю. — Не надо.

А он на меня злобно так смотрит и в грудь мне пальцем тычет:

— А ну, давай отсюда. Нечего трудящимся нервы мотать.

И хлопнул дверью.

Я на дверь посмотрел, ну, думаю, ничего себе. И вниз по лестнице. Почти до первого этажа добежал, слышу, наверху дверь открывается. Это, конечно, тетя Лариса. Я как знал, что она за мной побежит. Все-таки папина сестра. Жду, пока спустится. Идет. Крепко меня обняла, прижала к себе. Лицом она очень на папу похожа. Только папа, конечно, никогда не плачет.