Анастасия Перфильева: Во что бы то ни стало

Ни Марьи Антоновны, ни Кузьминишны не было дома — нянечка и жила-то все последние дни с Найле.

Лена притащила теплой воды, таз, полотенце.

Скинув ватник, Алешка тер мылом сначала лицо, потом, стараясь не морщиться, большую ссадину, почти рану, у сгиба кисти.

— Знаешь, Динка приехала, — больше, чтобы отвлечь его, бодро сказала Лена. — Я ее уже видела. Утром!

— Приехала? — Он и вправду обрадовался, даже посветлел лицом.

— Я сейчас йоду принесу, ладно? — испугалась Лена, видя что вода в тазу краснеет.

— Это зачем?

Но она убежала, достала где-то пузырек. И, выпятив от сострадания губу, стала беспощадно мазать ссадину пробкой.

— Жжет? Очень жжет? — спрашивала, морщась сама.

— Да лей больше, лей сразу! — крикнул Алешка.

Лена обвязала ему руку чистой тряпкой. Она стояла к нему так близко, разрывая тряпку зубами, завязывая ее. Она слышала даже стук его сердца, видела, не глядя, его опущенные на нее родные, упрямые глаза… И не утерпела. И сказала очень тихо:

— Алеша, можно я спрошу? Скажи, ну почему, почему ты стал со мной совсем другим? Ты же знаешь, про что я говорю!

Он молчал долго, стягивая на повязку засученный рукав, отвернувшись. И ответил наконец, с трудом, но твердо:

— Потому что я любил тебя, Ленка!

Она отвернулась тоже. Горько посмотрела на синее весеннее небо. И спросила еще тише:

— А теперь? Больше уже не любишь совсем? Алеша…

И снова он помолчал. И сказал честно, тоже с трудом, но гораздо спокойнее, проще:

— Я не знаю. Не надо об этом! — и тронул ее плечо здоровой рукой. — Ты поедешь вместе с нами проведать Найле? Мы и Динку захватим по дороге… Идем же, Вася ждет нас там, у машины!

И они побежали вниз.

И через несколько минут чудовище, подпрыгивая, уже неслось по переулку под восторженные вопли провожавших его мальчишек.

В конце апреля Рогожина вычистили из акционерного общества Отовент. Само общество лопнуло, остатки его влились в крупный государственный трест «Сантехстрой».

Рогожина, собственно, не вычистили — не велика была фигура ни в прошлом, ни в настоящем. Просто уволили, как не соответствующего должности инженера. Помыкавшись по городу, он пристроился рабочим в небольшую геодезическую партию, уезжавшую вскоре куда-то в Киргизию или на Урал.

Весна в том году выдалась чудесная.

Небо было безоблачным, синим, потом полили теплые бурные дожди, и к началу мая зазеленело все: бульвары и скверы в городе, сирень и черемуха в пригородах, старые липы и клены в московских двориках. По переулкам тянулась из-под тротуаров трава, безудержно лезла отовсюду, где только не было асфальта. Городской воздух стал чище и прозрачнее.

Москвичи встретили Май хорошо. Газеты сообщали об успешном строительстве первой очереди метро, о пуске большого часового завода, о росте коллективных хозяйств Подмосковья, отмечали годовщину соцсоревнования крупнейших фабрик.

печатала «Вечерняя Москва» праздничные стихи.

В Москве открылись новые кинотеатры, музеи, начали работать все парки и стадионы.

Деревянные свежеокрашенные ворота небольшого стадиона недалеко от зоопарка были распахнуты настежь. Над воротами надувалось красное полотнище: «Привет молодым физкультурникам и физкультурницам нашего района!»

В раздевалке, просторном дощатом здании, стоял дружный гвалт. Перегородка делила его на две половины, мужскую и женскую, но слышно было прекрасно все. Девушки с большой текстильной фабрики, пришедшие тренироваться к сдаче норм по легкой атлетике, переодевались, разложив на низких скамейках свертки, чемоданчики…

— Девчата, глядите, у меня шаровары не коротки? — кричала во весь голос одна.

— Ой, иголки у кого нету, — лифчик прихватить? — требовала другая.

— Мама родная, тапки не лезут, босой бежать придется! — ужасалась третья.

— Кто оделся, выходи! Девочки, майку передайте! Посторонись, расселась, как барыня!.. — шумели со всех сторон.

Из-за перегородки иногда прилетали ответные сочные реплики.

Лена переодевалась среди физкультурниц прядильной в углу, разложив вещи прямо на полу, на газете.

— Зойка, я майку не задом наперед надела? — озабоченно спрашивала высокую девушку.

— А где у ней зад, где перед? Тощая ты какая, Ленка, стала! — не одобрила Зоя.