Алла Драбкина - Волшебные яблоки

Артистка смотрела на девочку и думала о том, что девочка непременно будет танцевать. Эта девочка была похожа на нее, маленькую Зойку, и кто-то непременно должен был ей помочь.

В дверь постучали. В комнату вошла пожилая соседка.

— Опять топот? — сказала она. — У меня из-за тебя пироги не поднимаются.

— Послушай, Вика, — сказала артистка, — ведь от моей комнаты до кухни десять метров.

— Ну и что! — сказала соседка. — Все равно не поднимаются!

И она вышла.

— Разве я топаю? — удивилась девочка. — Я даже без туфель!

— Мы с ней вместе в школе учились, — сказала артистка, — и когда-то ее приняли в кружок танцев. И она была очень красивой, по-настоящему красивой. Только она не хотела танцевать. Она вообще ничего не хотела. А люди, которые ничего не хотят, очень быстро стареют и становятся некрасивыми. Теперь ты понимаешь, о чем я тебе говорила?

— Да.

— У меня есть балетная пачка. Она очень счастливая. Иди сюда, я посмотрю, как мне ее ушить, чтобы она пришлась тебе впору…

Девочка, которая хотела танцевать, бежала домой. Нет, она не бежала. Она танцевала, кружилась. И золотые листья взлетали с осеннего тротуара, вились вокруг нее, танцевали с ней вместе. И счастье девочки было таким огромным, какого не бывает даже во сне. Это было невозможное счастье. Девочка не только хотела танцевать, она уже танцевала!

Разве я виноват, что меня отовсюду исключают? Вот в хоре, ну что я такого сделал? Подумаешь, Новикова щипнул, когда он свое дурацкое соло исполнял. А почему дали петь ему, а не мне? Он, видите ли, «душу песни» чувствует. А по-моему, так его просто-напросто Сан Саныч любит. Еще бы, Новиков на все занятия и репетиции подряд ходит. А мне лично неинтересно петь гаммы, да еще «вторым» голосом. Любимчикам своим Сан Саныч вечно «первые» голоса дает, а мне так — «второй». Ну и щипнул я этого Новикова на школьном концерте, когда уж он особенно распелся. Так он еще и геройство проявил, сделал вид, что не заметил, дальше петь продолжает. Тогда я его второй раз ущипнул, он опять не реагирует — поет. Ну я, понятно, в третий раз…

В общем, исключили меня из хора.

Сан Саныч сказал:

— Эх, Сеня, мало того, что я тебя в хор взял, хоть тебе слон и наступил на ухо, так ты ж еще и товарищем плохим оказался…

Неумный человек этот Сан Саныч, хоть и старый и заслуженный деятель. «Слон на ухо наступил»! Да если б мне слон на ухо наступил, так меня бы и в живых уже не было. Да и вообще — у нас же не Африка, слоны по улицам не гуляют…

Потом я в драмкружок поступил, тоже к искусству близко, да и кружком руководила наша пионервожатая, которая мне вначале очень понравилась. Но потом что оказалось? Сами посудите: разве обязаны артисты пол на сцене мыть? Что я, уборщица? Как роли дать, так не дают, поручили в звонок за сценой звонить. Говорят, пока я новенький, главных ролей и подождать могу, а как пол мыть — так изволь вместе со всеми.

Пускай, которые роли играют, те и пол моют. А звонить за сценой, так уж я им позвонил, век помнить будут! Шилоперова и Смирнов ждут звонка, чтобы сказать: «Ой, звонок, кто-то идет!», а никакого звонка и нет. Они ждут, а я не звоню, они ждут, а я не звоню! Тогда этот Смирнов без всякого звонка и говорит: «Ой, звонок! Кто-то идет!»

Вот тут-то я им и отомстил, высунулся на сцену, да как закричу:

— А вот и не было звонка! Не было звонка! Никакого звонка и не было!

Что тут началось! Весь зрительный зал хохочет, и правильно: пусть над ними посмеются. Да и меня все видели, даже мама моя меня видела, вот! Я им показал «звони за сценой»! Я не хуже других зал рассмешить могу.

Так ведь не оценил же никто! Мама дома ремнем выдрала, а вожатая… Даже рассказывать неприятно. «Ты, — говорит, — Сеня, просто предатель…»

Но я тоже знаю, что ответить! Я ей говорю:

— Вот вы меня ругаете, а Смирнова не ругаете, хотя сами учили нас «правде искусства», а какая же правда, когда никакого звонка не было, а ваш Смирнов говорит: «Ой, звонок…»?

Вожатая даже за голову схватилась. Ну, понятное дело, со сцены я ушел. Я ж говорю — человек я исключительный. Мне к исключениям не привыкать.

Потом я в кружок кройки и шитья пошел. Но про это даже рассказывать неинтересно: сиди с девчонками, да всякие швы «козликом» и «крестиком» вышивай. Оттуда меня даже исключить не успели, я сам ушел.

Да, тяжело быть исключительным человеком! Дружить со мной никто не хочет, каждый думает, что я хуже его, даже самые распоследние двоечники и второгодники нос перед тобой задирают, ударить да толкнуть норовят.