Жорж-Эммануэль Клансье - Детство и юность Катрин Шаррон

И вышло так, что неразлучная с Франсуа Катрин стала ближе всех больному.

Девочка давно мечтала участвовать в играх старших братьев, но те либо презирали, либо просто не замечали ее. Теперь роли переменились, и Франсуа сам звал сестренку. И Катрин по первому зову брата бежала к нему, заботливо осведомлялась, что ему нужно, не хочет ли он пить, не мешает ли ему солнце.

Она приносила большой заплатанный зонт, который дети брали с собой в дождливую погоду на пастбище, и раскрывала его над Франсуа.

Но Франсуа не был придирчив ни к еде, ни к питью, ни даже к солнцу. Он требовал от сестренки одного: пусть она будет его верной связной с недоступным ему отныне миром природы. Он посылал ее то в каштановую рощу, то в поле, то на берег пруда.

— На опушке леса, — говорил он, — ты увидишь большой дуплистый каштан; на третьем суку справа должно быть гнездо дрозда… Разгляди все хорошенько, только так, чтобы дроздиха не заметила тебя, не то она бросит гнездо и не станет высиживать яйца.

Или:

— Обогни пруд с левой стороны и брось в воду какой-нибудь красный цветок. А когда лягушки окружат его, сосчитай их и скажи мне.

И Катрин послушно бежала в указанное место, влезала на дерево или кидала в воду цветок и, возвратившись, добросовестно докладывала брату обо всем, что ей удалось увидеть. Она делилась с ним даже такими сокровенными мыслями, которые до сих пор не решалась доверить никому: как она была счастлива, ночуя с Мари Брива в хлеву у Дюшенов; как появился на свет теленок; как они с отцом и матерью ездили на богомолье к святому Экзюперу и какой огромный, прекрасный мир открылся ей с вершины холма…

— Да, мир красив, — говорил Франсуа, — и у него нет ни конца, ни краю.

Хочешь, мы с тобой отправимся вместе путешествовать, когда вырастем?

— Еще бы! — восклицала Катрин, молитвенно складывая руки на груди.

— Поди-ка принеси мне альманахи, там про это написано.

Катрин бежала в комнату и возвращалась с целой кипой тоненьких книжечек — измятых, разорванных, разрозненных. Друзья Жана Шаррона из Ла Ноайли, узнав о болезни Франсуа, прислали мальчику в подарок эти альманахи, пылившиеся у них на чердаках.

Франсуа слюнил палец, перелистывал истрепанные страницы и скоро находил нужный рассказ.

— Смотри, — указывал он пальцем, — это здесь.

Но Катрин видела только ряды черных значков и картинку, на которой был изображен шар в частой сетке тоненьких черных линий, весь в голубых и желтых пятнах.

— Вот Америка, — говорил Франсуа, — а вот Европа, а вот тут Франция.

Палец Франсуа останавливался на крошечном рисунке.

— Франция? — переспрашивала Катрин. — Это где мы живем?

— Да.

— Но ведь Франция большая, больше, чем наши поля, чем Ла Ноайль, чем весь тот край, который я видела тогда с холма. Верно?

— Ну да.

— Но как же это тогда? Как может вся Франция уместиться на такой маленькой картинке?

— Может, — подтверждал Франсуа.

— Объясни! — требовала Катрин.

— Это так, это так, — повторял он с глубокомысленным видом.

Девочка задумывалась на минуту.

— Ох, и ученый же ты у нас, Франсуа! — восхищенно говорила она.

— Мне хочется все узнать! — отвечал брат с внезапной горячностью. И спустя минуту добавлял: — Из этих альманахов я узнаю целую кучу всяких вещей.

— Почитай, — просила Катрин.

И Франсуа читал ей о путешествиях Христофора Колумба, затем переходил к кулинарным рецептам, напечатанным на следующей странице, потом добирался до страшного рассказа о таинственных преступлениях на постоялом дворе, где бесследно исчезали все путники… Глаза Катрин наливались слезами, но скоро она уже весело смеялась, слушая сказку о том, какие забавные шутки сыграла с глупым волком хитрая лисица…

Франсуа и до болезни был мастер на все руки. Никто не мог лучше его починить клетку, вырезать из ствола бузины свисток, соорудить водяную мельницу, которую он устанавливал затем на каком-нибудь ручейке. Долгие часы вынужденной неподвижности сделали из него настоящего умельца. Особенно любил он вырезать разные фигурки из каштанов.

— Смотри, Кати, — говорил юный скульптор, — вот господин Манёф.

И верно, она сразу узнавала хозяина, с его лысым черепом и острыми, словно иголки, глазками.

— А вот мадемуазель Леони.

От восторга Катрин принималась хлопать в ладоши, потом показывала язык игрушке, которая разительно напоминала сухопарую и спесивую барышню-экономку.

— Принеси-ка мне уголек, — просил Франсуа, — я подрисую мосье Полю черные усики.