Жорж-Эммануэль Клансье - Детство и юность Катрин Шаррон

Воскресенье. Обычно Катрин радовалась этой передышке от утомительной работы в мастерской, этим часам, которые текли медленнее, чем в будни. В воскресенье можно было ненадолго вернуться в беззаботный мир детства, поиграть с сестренками, послушать болтовню Франсуа о девушках, приходивших заказать ему веретена, или понаблюдать, как брат осваивает свое новое ремесло парикмахера.

Но в это утро, еще не открыв глаз, Катрин с досадой подумала, что ее ожидает долгий и унылый день. Она неохотно встала с постели, полусонная подошла к стулу, где обычно складывала вечером свою одежду, и, не глядя, протянула руку за платьем. Пальцы ее коснулись чего-то мягкого и шуршащего.

Она потерла рукой глаза. Ставни еще были закрыты, только узкий луч света проникал в комнату сквозь щель между створками. Катрин смутно различила на спинке стула светлую материю, какие-то ленты… Она хотела кинуться к окошку, но сдержалась, заставила себя не спеша открыть ставни и только тогда медленно обернулась. На стуле лежало шелковое платье пунцового цвета.

Тут Катрин обнаружила, что все обитатели дома-на-лугах давно проснулись и лишь притворяются спящими, а на самом деле внимательно следят за ней. Ах, как она была благодарна им всем: и отцу, и Франсуа, и сестренкам за их притворство, дававшее ей возможность хоть на минуту почувствовать себя наедине со своей радостью и полюбоваться чудесной обновкой! Яркий утренний свет, струившийся в комнату с заснеженных полей и лугов, играл и переливался на блестящей материи, зажигая там и сям искорки и подчеркивая густую тень складок.

Ошеломленная Катрин стояла неподвижно, держа перед собой на вытянутых руках новое платье, когда позади нее прозвенел высокий голосок Клотильды, у которой не хватило больше терпения прикидываться спящей.

— Кати! Почему же ты не надеваешь свое новое платье?

Восклицание Клотильды послужило сигналом для остальных. Маленькая Туанон, в свою очередь, закричала:

— Кати, Кати! Надевай скорей красивое платье!

И девочка, спрыгнув с кровати, подбежала к Катрин:

— Ты знаешь, Кати, ведь тебе сегодня пятнадцать лет. Это тебе к пятнадцатилетию!

Девочки помогли старшей сестре одеться. Катрин стояла посреди комнаты в новом платье, едва осмеливаясь пошевелиться. Украдкой она бросала взгляд на рукава, узкие у кисти и пышные у плеча; на талию, которую подчеркивал покрой широкой юбки; на отделанный лентами пояс. Ей ужасно хотелось поглядеться в большое зеркало, увидеть себя всю, с головы до ног, в этом необычном для дома-на-лугах наряде. Восторженные восклицания Туанон и Клотильды, пристальный взгляд Франсуа, сидевшего на краю постели и неотрывно глядевшего на сестру, застенчивость отца, который — она хорошо видела это! — посматривал на нее исподтишка, — все убеждало Катрин в том, что с ней произошла какая-то чудесная перемена, преобразившая ее в глазах родных.

Платье застегивалось на спине длинным рядом пуговиц, и сестренкам пришлось немало потрудиться, чтобы помочь Катрин. Покончив наконец с этим делом, она набросила на плечи полотенце и стала причесываться. Расчесав гребнем спутавшиеся за ночь волосы, она хотела заплести их в косу, но отец подошел к ней и попросил побыть немного с распущенными волосами.

— Нынче, в день твоего пятнадцатилетия, оставь лучше волосы так, как есть… Если бы твоя бедная мама могла увидеть тебя, она бы гордилась тобой… Ей показалось бы, что она узнает себя в молодости… давным-давно, когда никого из вас еще не было на свете…

Он покраснел и замолк.

Катрин так и осталась с распущенными по плечам каштановыми, отливавшими золотом волосами. Она хотела было заняться домашними делами, но Клотильда и Туанон в один голос закричали, что она может испачкать свое новое платье.

Нет, нет, пусть она сегодня отдыхает! Катрин присела на край лавки в неловкой позе, а Туанон и Клотильда с величайшим рвением принялись подметать пол, расставлять на столе миски и ложки, разжигать огонь в очаге.

Отец вышел на минутку из кухни. Катрин повернулась к Франсуа. Стоя перед осколком зеркала, висевшим на стене, брат брился, гордясь тем, что вот уже несколько недель ему приходится сбривать легкий пушок на щеках и верхней губе.

— Скажи, Франсуа, как это отец сумел подарить мне такое дорогое платье?

— Он говорил со всеми.

— Со всеми?

— Ну да, сначала со мной и с дядюшкой Батистом. Потом мы посвятили в это дело Фелиси, а она сходила к твоему Крестному и сообщила Мариэтте.