Уйда - Степь

Высмеивая и вышучивая товарища за его ношу, другие стражники прокладывали себе дорогу через заросли. Стражник с девочкой ехал позади, придерживая ее правой рукой за платье, чтобы она не попыталась соскочить на землю и убежать. Стук лошадиных копыт чередовался с треском пригибаемых и ломаемых кустарников, с шумным взлетом вспуганных птиц, с лязгом цепочек и бряцанием оружия.

Пальма потеряла сознание. Солнце припекало ей голову; смертельный ужас, тяжелая жара, страшная жажда одолевали ее и довели до бесчувственного состояния.

Лошади уже тащились шагом, еле пробиваясь через вереск. Только часа через два подъехали к казарме. Люди устали, проголодались, были не в духе. Тот, который привез девочку на седле, грубо швырнул ее наземь. От удара о камни к ней вернулось сознание. Кто-то брызнул ей в лицо водою из бассейна, находившегося на дворе. Нашедший ее стражник нагнулся и связал ей руки за спиною. Затем он дал ей пинка и сказал:

— Вставай, мятежное отродье!

Во дворе было много солдат; они смотрели на эту сцену с полным равнодушием. Стражник оставил девочку и пошел в дом.

Пальма все еще была в полуобморочном состоянии. Все тело у нее болело от долгой тряской езды. Она лежала на боку со связанными за спиною руками. Солдаты, проходя мимо нее, отпускали обидные шутки. Ее всю облили, когда брызгали водою; москиты облепили ее лицо; полотняное платьице выпачкалось в траве и песке.

Девочку бросили среди мощеного двора, словно охапку сена или вязанку хвороста. Никто не боялся, что она убежит.

Через несколько времени пришел свирепый стражник, поднял ее и погнал перед собою в дом, в маленькую пустую комнату, где заседало его начальство. Пальма шаталась и еле держалась на ногах; все ее косточки ныли, все жилки болели.

— Да это маленькая девечка! — с удивлением сказал комендант и мягко спросил ее: — Дочь Лелио Долабелла?

Пальма молчала.

— Отчего ты не отвечаешь?

Она не разжимала губ.

— Зачем ты была в степи?

Она безмолвствовала.

— Ты знаешь, где твой отец?

Опять ни слова.

— Мы тебя заставим говорить, — сказал офицер немного раздраженно, хотя девочка внушала ему удивление и сострадание. Она была так мала, измучена, разбита! Он заметил, что она не может стоять, и велел ей сесть. Она опустилась на стоявшую у стены каменную скамейку и вся съежилась, словно кучка мокрых, покрытых песком листьев.

— Если ты будешь упорствовать, мне придется тебя наказать, — сказал офицер. Он старался всеми способами, доказательствами, убеждениями, угрозами вызвать ее на разговор, но тщетно.

"Она умрет или сойдет с ума, а говорить не будет", подумал он.

Стражник, стоявший навытяжку подле нее, торжествующе улыбался: он предупреждал офицера, что девочка не будет говорить.

— Уведите ее, — распорядился комендант, окончательно теряя терпение. — Посадите ее в отдельную камеру. Пусть какая-нибудь женщина обыщет ее: может быть, при ней есть письмо. Потом снимите веревки и оставьте ее одну. Голод и темнота развяжут ей язык.

Его приказ был немедленно исполнен. Женщина раздела Пальму, но ничего не нашла, и опять кое-как напялила на нее платье. Руки ей развязали и оставили одну в комнате, где она могла, по желанию, сидеть или лежать на сыром кирпичном полу. Затем дверь замкнули и задвинули засов.

В каморке было темно.

Пальме хотелось кричать, но она сдерживалась, зажимая рот и придерживая язык. Хотя криками она ничего бы не выдала, но чувствовала, что они обесчестят ее отца и ободрят ее врагов.

Время шло, а она не слышала ни малейшего звука, потому что карцер находился в отдаленной части здания, около конюшен. Никто не вспоминал о ней. В глазах своих тюремщиков она была полным ничтожеством, хуже какой — нибудь ящерицы или кузнечика. Что за важность, если дочь мятежника сойдет с ума или умрет с голоду в темнице?

Пальма растянулась на полу, подложив руки под голову.

Ключ загремел в заржавленном замке, и на нее упал сноп света. Это снова женщина пришла ее искушать.

— Скажи только все, что знаешь, — уговаривала она девочку, — и ты получишь вкусный обед, вина и воды, сколько угодно, а завтра утром вернешься к матери. Не будь же такой упрямой, дурочка. Ты должна слушаться начальства. Все мы должны слушаться.

Женщине приказано было приложить все усилия к тому, чтобы запугать или взять лаской девочку, но это ей не удалось. Девочка упорно молчала. Она чувствовала себя разбитой, голова у нее кружилась, в горле пересохло, но все-таки она не забывала, что ей нужно исполнить великую обязанность — молчать.