Петер Гестел - Зима, когда я вырос

Там уже зажглись фонари. Их свет был едва заметен. В доме Пита Звана и Бет, в гостиной, выходящей на эту сторону, горел свет.

Мне пока еще было неохота возвращаться к тете Фи.

Я довольно долго простоял на мосту у канала Реполир.

В вечернем свете почти все было видно — например, мост около Амстелвелда, деревья без листьев; если хорошенько присмотреться, можно было разглядеть даже черные велосипеды у фонарных столбов.

Не знаю, что давало больше света — горящие фонари или смерзшийся снег.

Недалеко от меня большая собака подняла у дерева лапу. Она дрожала, как может дрожать только собака. Я замерз от одного ее вида и тоже начал дрожать.

Бедный зверь, думал я, она ничего не знает о зимнем снеге, она не знает, что лед и зима могут быть вечными.

А я это знал. Потому что был знаком с Питом Званом. Он мне рассказал.

С книгой под мышкой я побрел в направлении Ден Тексстрат. Здесь нечего было делать — улица словно вымерла. Шторы нигде не были задернуты. Старик в подтяжках, увидев меня, помотал головой — «нет», чуть дальше в какой-то комнате мальчик постучал себе по лбу.

Я медленно пошел по Ветерингсханс.

У дома Пита Звана остановился. Посмотрел наверх. В комнате со стороны улицы света не было. Я мог позвонить в дверь, а мог и не звонить.

Я позвонил.

Когда дверь открылась, я крикнул наверх: «Я могу и не заходить!»

— А, Томас, это ты, — услышал я голос Звана, — поднимайся скорее.

Я чуть не заплакал от облегчения.

Зван был без ботинок и в носках без дырок.

На деревянном столе в гостиной, где горел свет, лежал раскрытый старинный атлас, рядом с ним стоял стакан чая. Я положил свою книжку на сиденье стула, снял куртку и повесил ее на спинку.

Зван нервничал.

— Слушай, — сказал он, — вот чудно: я думал — кто-то случайно позвонил, а это, оказывается, ты.

— Да, — сказал я, — я случайно проходил мимо вашего дома.

— И ты подумал: а не позвонить ли мне!

— У меня совсем мало времени, я скоро уйду. А ты что, дремал?

— Нет. А почему ты так решил?

— У тебя глаза сонные.

— Я рассматривал карту. — Зван закрыл атлас на столе. — Я в доме один, — сказал он, — тетя Йос и Бет пошли навестить больную. Не спрашивай меня, кто заболел, — у тети Йос тысяча старых и больных подруг. Как я рад, что ты зашел! Хочешь чаю или кофе?

— Ну давай чаю.

Чай был холодный, я такой люблю. Я пил чай с шоколадным печеньем, во рту печенина с чаем превращалась во вкусную сладкую кашицу.

— Ты месишь строительный раствор, — развеселился Зван.

— Чего-чего?

— Ешь и пьешь одновременно. Тетя Йос так не разрешает. Тебе плохо, да, Томас?

— Папа уехал в Тилбург. Завтра пойдет на урок по почтовым тарифам в Германии.

— Ты сейчас живешь у тети Фи, да ведь?

— Да, у нее. Ты меня еще долго будешь расспрашивать? Я этого не люблю.

— Больше не буду.

— Жалко, что Бет нет дома.

— Ты в нее влюбился?

— Глупый вопрос. Стану я втюриваться в такую тощую.

— Ты что, предпочитаешь толстушек?

— Я вообще не втюриваюсь, — сказал я с гордостью. — А ты?

Он неуверенно помотал головой.

— Почему ты рассматривал карту?

— Просто так.

Я со стуком положил на стол свою книгу.

— Моя любимая, — сказал я.

Он взял ее в руку, пристально осмотрел, быстро пролистал и уставился на обложку.

— «Солнечное детство», — прочел он. — Что это такое?

— Это когда все время радуешься.

— А не то что когда все время светит солнце?

Он терпеливо ждал моего ответа.

— Ты придуриваешься, Званчик?

— Можно я ее возьму у тебя почитать?

— Конечно.

— Ты слишком легко соглашаешься.

— Почему слишком легко?

— А вдруг я не отдам?

— Тогда я за ней зайду к тебе.

— А если мы перестанем водиться?

— Перестанем так перестанем. Мне все равно.

— И мне тоже, — сказал Зван.

— Я тогда буду водиться с другими ребятами, — сказал я.

— Я тоже.

— И у меня есть другие книги. Без картинок. Ты читаешь книги без картинок?

— Я прочитал очень много книг без картинок, — ответил Зван.

— Ты хвастун.

Зван смущенно засмеялся.

— Слушай, давай сыграем в шашки, — сказал он.

— Лучше не будем, — сказал я, — я здорово играю в шашки, ты наверняка проиграешь.

Мы сыграли три партии. Первые две я проиграл, и когда в третьей у меня осталась только одна шашка, а у Звана было еще три дамки, я разозлился и смахнул все шашки с доски.

— Черт побери, — сказал я, — у меня ничего не получается, ты же видишь, у меня день невезения.

— Успокойся, — сказал Зван. — Бет мне тоже всегда проигрывает. И страшно злится. Но никогда не ругается.