Нинель Максименко - Новые земли Александра Кубова

— Это Морис, он умеет стоять на задних лапках и барабанить. Это твой, Саня.

Вся палата обалдела от такого. Все ринулись к окошку, засвистели, закричали «ура», так что я вынужден был вмешаться:

— А ну, «ослабленные»! Что, захотели, чтоб Тамара явилась?

А Джоанна поставила кролика на задние лапы, а передними он упёрся в стекло, и смотрел прямо на меня, и дёргал носом, и шевелил ушами. Вот это да! Мой Морис!

— Подожди, Джоанна!

Я слез с кровати на пол, залез в тумбочку, достал одну коробочку, которую запрятал за всеми шмотками и никому не показывал, и кинул её в форточку, а Буля стала стучать мне в окошко, чтоб я скорей ложился. Но я и не собирался разгуливать: мне, слава богу, этого не требовалось — ведь моя кровать стояла у самого окошка вплотную к подоконнику, и я сказал Джоанне:

— Не открывай коробку, дома посмотришь.

А Джоанна покраснела, наверное от удовольствия; как она, скажите, догадалась, что в коробке тот самый сердолик? Буля взяла у Джоанны коробку, я испугался, что она откроет её. Но, оказывается, Буля боялась, что Джоанна заразится от меня, и сказала Джоанне:

— Коробочку придётся сжечь, а то, что там, вымоем дома одеколоном.

Ну, Буля, дорогая Буля, она никогда не сделает того, чего не надо! И я впал в телячий восторг и стал прыгать на кровати и молотить подушку, пока не вошла сестра Тамара, и всем попало.

Кролика водворили обратно в коробку, и Буля с Джоанной быстро-быстро ретировались, а мне было море по колено, и я закричал во весь голос:

— Буля, приходи завтра и принеси побольше поесть!

Ну и аппетитик прорезался у меня, я вам доложу, с тех пор как я стал поправляться. Я даже вспомнил толстого Гришку (он выписался в те дни, когда у меня была температура) уже с некоторым пониманием. Я только что дань не собирал с «ослабленных» за право подходить к окну, а так аппетит у меня стал такой же, как у Гришки.

И Буля приходила и завтра и послезавтра и приносила мне жареную картошку с котлетами (доктор сказал, что сейчас меня надо питать) и даже пирожки с мясом. Подумать только, пирожки с мясом! И я стал толстеть не по дням, а по часам, так что, когда я утром умывался, я не узнавал себя в зеркале. Ну и портрет!

Как-то в воскресенье пришёл ко мне отец с Ксенией Ивановной. Она принесла мне целую плитку шоколада «Дирижабль». Но из этого вышли одни неприятности: нянечка принесла передачу, а сестра Тамара увидала у меня на столе шоколад, честно разделённый на восемь частей, и выбежала как ошпаренная, и привела с собой доктора. Доктор сказал, что нам никому есть шоколад нельзя, а то будет осложнение на почки и нас ещё придётся держать в больнице. Она завернула разломанные кусочки в серебряную бумагу и сказала:

— Пока я забираю к себе, передам твоей бабушке.

Доктор ушёл, а сестра Тамара ещё долго бушевала и кричала на нянечку Симу, и проехалась насчёт некоторых родителей, которые даже не знают, какую диету можно их детям. Я-то ничего, а некоторые дошкольники даже распустили нюни, что отобрали шоколад, и нянечка Сима ходила с заплаканными глазами.

Настал, наконец, день, когда мы с Булей возвращались домой. Я бы никогда не поверил, если бы мне сказали раньше, что и я стану «ослабленным». Я еле-еле дотащился до автобуса, и даже пришлось отдать узелок со шмотками Буле. Меня качало и бросало, как на палубе парусника в девять баллов.

Вот мы и в нашем «Приюте пиратов». Мне казалось, что я, по крайней мере, год не был дома, и я первым делом бросился к сарайчику, где мы запирали Борьку. Но я увидел, что дверца сарайчика открыта, и в ту же секунду услыхал какой-то странный, сдавленный звук, оглянулся — и увидел, что Буля держится одной рукой за калитку, а другой — за левый бок, а мой узелок со шмотками валяется на земле.

— Буля, ты что?!

Я подскочил к Буле и увидал только, что у неё какие-то странные глаза, я таких у неё никогда не видел; и я положил её руку себе на плечи, а сам схватил Булю покрепче, и так мы дошли кое-как до двери, а там ещё долго возились с ключом, и, наконец, я Булю довёл до её кровати и накапал капель, которые она велела. Эти капли были новостью в нашем доме. Я, конечно, сразу понял, что Борьки нет, что Борьку зарезали, и с ужасом вспомнил котлеты и пирожки с мясом, которые встречались бурей восторга всей компанией «ослабленных» (Буля никогда не приносила мне одному). И я ел эти пирожки, и ничто не шевельнулось во мне!