Жани Сен-Марку - Фаншетта, или Сад Надежды

Адвокат Даниэль Мартэн оторвалась наконец от чтения, в которое, казалось, была погружена. На самом деле она просто раздумывала над странной историей этой «рецидивистки», убегавшей из приюта без всяких видимых оснований.

— Послушай, Фаншетта, — сказала она, вставая, — пойди-ка сюда. Я не могу заняться тобой, пока не кончу срочную работу. Но я тебе дам чем развлечься.

Немного удивленная тем, что ее не подвергают обычному допросу, девочка последовала за адвокатом в соседнюю комнату. Посредине этой комнаты стоял большой стол и на нем — всевозможные предметы: патефон с пластинками, фотографии, гравюры, цветные карандаши, бумага и несколько пластмассовых безделушек. Это очень напоминало «уголок для отдыха в дождливую погоду».

— Располагайся здесь поудобнее, — улыбаясь, посоветовала молодая женщина. — И слушай меня внимательно: сперва проиграй эти пластинки с обеих сторон. Ты умеешь заводить патефон?.. Хорошо. Выбери ту, что тебе больше всего понравится, и поставь ее столько раз, сколько захочешь. Потом выбери себе фотографии мальчика и девочки, которые покажутся тебе самыми симпатичными. И еще подумай, какую из этих гравюр тебе хотелось бы иметь у себя в комнате… Поняла?

— Да, мадемуазель… Только у меня никогда не было комнаты! — с глубоким удивлением произнесла Фаншетта.

— Это неважно, — сказала Даниэль Мартэн. — Потом нарисуй на листке бумаги портрет — кого-нибудь, кого ты не любишь… Обещаю тебе, что это останется между нами! И, наконец, напиши первую фразу письма, которое тебе очень хотелось бы получить. Ты меня поняла? Получить, а не отправить. Ну вот! До скорого свидания! Дай мне, пожалуй, еще одно драже.

Фаншетта осталась одна, в полном недоумении перед тем, какой неожиданный оборот принял ее приход к адвокату. Вдруг ей захотелось смеяться: она вспомнила, что дама в сером ожидает ее в коридоре и даже не подозревает, чем Фаншетта сейчас занимается.

На одну минуту Фаншетта подумала: а не скрывается ли тут какая-нибудь ловушка?.. Но, в конце концов, ее положение все-таки было лучше, чем тюрьма. К тому же нельзя было не поверить в искренность таких ясных глаз, как глаза ее феи в черном. Итак, за работу! Надо постараться доставить ей удовольствие.

Девочка завела патефон и поставила первую пластинку, гордясь своим умением обращаться с механизмом. Раздались звуки военной фанфары, барабанная дробь, пение рожков. Нет, это слишком громко! Фаншетта тут же остановила патефон. Вальсы на обороте пластинки понравились ей больше. Затем она прослушала отрывок из симфонии; от такой музыки словно делаешься сильней, но зато хочется плакать. Пожалуй, лучше выбрать что-нибудь другое. Она поставила последнюю пластинку. Чистый женский голос пел колыбельную песню, и эта песня увела Фаншетту за собой в края, где небо было всегда таким прозрачно-голубым, как в это утро над городом. Эту пластинку девочка так и не сняла с патефона.

— Нарисовать человека, которого я не люблю… — в смущении пробормотала Фаншетта. — Человека, которого не люблю… Что ей до этого? Ведь у нас нет общих знакомых… А я так плохо рисую! Тем хуже для нее, сама захотела! О, я знаю, кого нарисовать! Только бы она никому не показала…

Чуть-чуть улыбаясь, Фаншетта постаралась выйти из трудного положения, набросав со спины фигуру женщины в сером костюме и черной шляпе, с ногами в форме телеграфных столбов, на каблуках-катушках, широких сверху, как блюдца.

— Вот! Теперь фотографии посмотрим. Этот высокий белокурый мальчик с застенчивым лицом мне нравится. И этот тоже — он, видно, не очень-то счастлив. Ах, нет, я хочу вот этого малыша! Можно подумать…

Что-то бормоча вполголоса, Фаншетта вытащила из пачки фотографий портрет кудрявого малыша. Потом она выбрала фотографию девочки с лицом, смутно напоминающим ее собственное лицо, и положила оба портрета рядом. Из всех гравюр самой красивой показалась ей та, что изображала комнату в деревенском доме, с очагом, наполненным дровами. Все дорожные виды, морские и горные пейзажи понравились ей гораздо меньше. Теперь ей оставалось написать первую строчку письма, которое она так хотела бы получить — она, ни от кого не ждавшая писем! Это было действительно труднее всего! Фаншетта покусывала свой карандаш. На лбу у нее между бровями образовалась глубокая вертикальная складка.

Однако, если ее и мучили сомнения, они касались только формы письма, а не его содержания. Она себе так хорошо представляла, что написано в том письме, которого ей никогда не получить… Оно было бы для нее неиссякаемым источником мужества… Вдруг, словно отбросив сразу все сомнения, девочка написала: