Андрей Упит - Пареньки села Замшелого

— Слышь, Андр, — позвал Медведь, — ты мне вожжи вокруг шеи обвяжи, а другой конец, держи в руках и ухо к морде прикладывай. Да смотри, чтоб все было как надобно!

— Будет, — заверил Андр, покрепче наматывая на руку вожжи, а шапку подальше сдвигая с уха. — Рычать-то сумеешь? Ну-ка!

Медведь зарычал, а поводырь дернул вожжи.

— Плохо, плохо! А ну, еще! Рычи громче, собирай народ.

Медведь стал рычать лучше и громче. И тут же к нему заспешил народ. Первыми прибежали сам староста Букис со старостихой, которая приволокла с собою сенник. Староста безопасности ради укрывался за этой ношей и еще издали махал рукой.

— Андр, крепче его держи! — кричал Букис. — Он, поди, кусается?

Медведь страшно затряс головой, а поводырь туже натянул повод.

— Близко не лезь! Как хватит лапой. — косточек не соберешь! — Паренек потрепал Медведя за уши. — Миша! Мишенька!

Но старостиха уже совала свой сенник поближе:

— Мне первой! За каравай хлеба! Ко мне сон нейдет, целые ночи глаз не смыкаю.

Медведь сперва обнюхал сенник, потом перевернул и стал трясти передними лапами.

— Миша! Мишенька! — задабривал его Андр.

Тут Медведь что-то шепнул поводырю на ухо.

— Ой! — вскрикнула старостиха. — Так он еще и говорить умеет? Что он сказал? Пускай мне самой скажет.

Андр важно стал возле своего Медведя:

— Да тебе все равно не понять. Он только по-цыгански умеет. А?.. Да, да, Мишенька… Слышишь, матушка Букис? Медведь велит тебе выкинуть из сенника овсяную полову да набить его свежей ржаной соломой.

Старостиха всплеснула руками в теплых варежках:

— Ой, батюшки! Да как же я по сугробам до стога доберусь?

— Парнишки тропу пророют, девчонки снег разгребут, — объявил Андр, будто он тут был за старосту.

— Да ведь солома-то смерзлась, слежалась! Как же мне ее надергать? — причитала старостиха.

— Три платка — скинь! Полушубок — скинь! Варежки — скинь!

— Да я же озябну!

Букстынь, посмеиваясь, подошел к поводырю, который исполнял также роль толмача, и хлопнул старостиху по спине:

— Поворочайтесь, госпожа Букис, погнитесь!

— Да ведь как же тяжело будет!..

Медведь свирепо рыкнул, Андр, дернув за повод, погрозил варежкой:

— «Зато вечерком будет легко», — говорит Медведь. Как завалишься, так и уснешь мертвым сном, будто обухом по голове хватили!

Недовольная старостиха сгребла свой сенник:

— Дурень этот Медведь! Знала бы — не ходила.

Тут появился перед тем куда-то исчезнувший Букис и прикатил свой пивной чан.

Опасливо обойдя страшного зверя, староста шепотом спросил у Андра:

— Ну, что он говорит? Что велит тебе?

— Мне-то ничего, а вот тебе, — ответил Андр, — велит идти на речку, прорубь рубить.

— Ну-ну-ну! — встревожился Букис. — Да разве же я могу? По насту не пройти, что ни шаг — по шею в сугроб проваливаюсь.

— Парнишки тропку пророют! — весело вскричал Андр.

— Девчонки снег отгребут, — поддержал Букстынь. — А тебе, папаша Букис, только взять коромысло да полную бочку воды натаскать. Что потребно на пиво — то для себя, что останется — то для других.

Букис со страху ухватился за край чана:

— Ну-ну! Для других… Как это для других, коли мне самому надобно? Да где ж мне осилить, коли у меня одышка?

— А ты поменьше сала ешь, вот и осилишь, — наставительно поучал Букстынь.

Староста чуть было не расплакался?

— А как пиво сварится, в чан крысы прыгают…

— Запряги лошадь да всю мусорную кучу вместе с крысами отвези на паровое поле, — приказал Андр, присунув ухо к медвежьей морде.

— Да я же такой толстый! — хныкал Букис. — Как же мне нагибаться? Как воз навалить?

— Парнишки навалят, — отозвался Андр.

— Девчонки примнут! — эхом повторил Букстынь.

— Матушка, видать, конец мой пришел… — простонал Букис и оглянулся, отыскивая свою заступницу, но той давно и след простыл.

Тут Медведь до того грозно рыкнул, что староста быстрехонько покатил свой чан обратно, то и дело с опаской оглядываясь.

А навстречу ему ко двору Ципслихи длинной вереницей тянулись замшельцы. Первой подскочила Плаукиха; при виде Медведя она так и села на снег, а когда зверь сердито заворчал, вскинула руки и завизжала:

— Ну-ну! Не тронь! Мишенька, ах ты миленький, ах ты хорошенький!

Андр похлопал Медведя по плечу:

— Не сердись, Мишка! Это не та, эту не ешь… Ну, Плаукиха, подымайся, выкладывай, какая у тебя беда.

Плаукиха, с трудом поднявшись на ноги, затянула свою старую песню:

— Не у меня, а у моей Мице: третью зиму чесотка. Не знаю, что и делать с дитятком. По ночам руки полотенцем связываю, а то глаза себе повыцарапает.