Владислав Крапивин - Дагги-Тиц

Сейчас, однако, у Лодьки нашлись защитники. Игорь Калугин сумрачно сказал:

— Да ладно тебе, Бахрюк, чё скёшь не по делу. Сам-то двух строчек сочинить не умеешь…

— Где уж нам! — по-клоунски застеснялся Бахрюков. — Это лишь такие вот умеют, умненькие… — И потянул лапу, чтобы погладить «умненького» по головке. Лодка отмахнулся.

— Талантливый, а дерется! — так же шутовски удивился Бахрюков. — Ну-ка, ребя, расступитесь, я размахнусь…

Запахло нехорошим. Но в коридоре спасительно затренькал колокольчик и тут же с указкой наперевес ворвалась в класс биологичка, которую все звали по фамилии — Собакина.

— Что за толпа, почему не на местах?! Для кого звонок?! Кто дежурный?! Почему у доски мусор?! Встать как следует! Ковязин, что ты акробатничаешь! Может встанешь на голову?! Или сядешь мне на шею?! Муромцев, тебе мало недавней двойки, хочешь еще одну?! Я могу поставить, даже не спрашивая, все равно ты ни черта не знаешь!.. Черепашин, к доске!.. А дневник за тебя мама понесет?!

В общем, все вошло в свое русло…

Все это вспомнилось, когда Борька предложил сделать подарок Матвею Андреевичу. Правда, ходили слухи, что он заболел и, возможно, не станет преподавать в будущем учебном году. Но, в конце концов, поздравить-то все равно можно. В крайнем случае — узнать адрес и зайти домой. Да и далеко еще до того дня. А пока главное — заняться картиной…

Раскидали по половицам разноцветные пластинки. Сразу стало ясно, что море получается само собой. Надо только подогнать друг к дружке синие и зеленые, со светлыми прожилками, куски пластмассы — и вот вам неспокойные, ершистые гребни с пенной оторочкой.

Борька сказал, что, конечно же, для такого моря нужен корабль. Тем более, что хватает белых обрезков для парусов… Но Лодьке вдруг вспомнилось, как в ужасно давние, довоенные годы, он, совсем кроха, лежал на широкой кровати рядом с папой и тот читал ему размеренным глуховатым голосом:

— Борь, корабль это слишком обыкновенно. Давай сделаем старика, который зовет золотую рыбку. Для Матвея Андреича это в самый раз, он вон как любит Пушкина…

Борька спорить не стал. Только заметил, что с рыбкой будет немало возни.

— Надо рисовать, вырезать, чешую процарапывать…

— Ничего не надо! Есть готовые! На свалке их полным полно!

В военные годы Завод пластмасс (у которого был тогда номер 666) выпускал, говорят, взрывчатые вещества — чуть ли не начинку к снарядам для «катюш»! — а после победы начал штамповать из целлулоидных смесей всякую мелочь: портсигары, тарелки, расчески, вазочки и множество дешевых игрушек. Видать, мирное производство не всегда ладилось, потому что среди пахнувших едкой химией отвалов и осыпей было много заводского брака: раздавленные желтые пупсы (которых Лодька тайно жалел), скрученные гребешки, треснувшие стаканчики для бритья, кривые пистолетики, петухи с обломанными хвостами, дырявые лодочки… Были и рыбки, которых при изготовлении полагалось склеивать из двух половинок, но которые не всегда склеивались и потому летели в мусор…

Лодька и Борька почти сразу отыскали несколько «половинчатых» рыбешек длиной с мизинец — желто-золотистых, симпатичных, улыбчивых. Таких, что сами просились на гребень крутой изумрудной волны. Правда, оба «рыбака» изрядно перемазались жирной пахучей пылью, но добыча того стоила. К тому же, кроме рыбок, их ждала и другая находка — неожиданная и удивительная!

Когда выбрались с осыпи к рыжей от ржавчины груде металлолома, Лодька зацепился брезентовым полуботинком за рваный клеенчатый ремешок. Тот высовывался из под мятого кровельного листа. Лодька пригляделся — похоже на ручку хозяйственной сумки. Потянули, выволокли с великим трудом. Ох и тяжесть! Ну и понятно: сумка была наполнена медными и латунными штуковинами. Всякие патрубки, вентили, тяжеленные болты, сломанные подсвечники, остатки непонятных механизмов, мотки желтой проволоки и даже безголовая статуэтка голой тетки. Разглядывать тетку Лодька и Борька застеснялись, но другие «фиговины» рассматривали с интересом.

Понятно, что в руках у них оказался клад. Какой-то хитрец насобирал эту медь, чтобы сдать на базу утильсырья. Видать, накопил это добро и до времени припрятал. На базе, что на углу Профсоюзной и Герцена, принимали всякий металл, но за железо и чугун давали копейки, а медь стоила во много раз дороже.