Яна Шерер - Мой внутренний Элвис

Я постучала, мне не открыли, что еще?

Я уже хочу развернуться, но голос за дверью вдруг говорит: «Входи».

Осторожно отворяю дверь.

Комната за нею совершенно розовая: розовые стены, полки, ковер, на нем — розовый рюкзак.

На розовой постели сидит Нелли и ревет. Увидев меня, она замолкает.

— Ты? — кричит она. — Ты? Кто тебя сюда впустил? Проваливай!

И швыряет в меня розовой подушкой. Я уворачиваюсь, и та вылетает в коридор. Прежде чем Нелли успевает кинуть еще одну, я выхожу и прикрываю дверь. На лестнице поджидает миссис Фицмартин.

— Нелли сейчас придет, — говорю я и иду мимо нее на улицу.

Я усаживаюсь в машину, и тут происходит невероятное: Нелли и вправду выходит из дома со своим розовым рюкзаком.

— Молодчина, — говорит мне мама.

Нелли пихает папе рюкзак. Папа секунду стоит с рюкзаком в руках, потом идет открывать багажник. Роется там, потом закрывает его и отворяет мою дверь.

— Ты не выйдешь на минутку?

Я выхожу. Папа ставит рюкзак на пол у моего сиденья. Я гляжу на рюкзак, стоящий там, где только что были мои ноги.

Папа удовлетворенно кивает.

— Сойдет.

— Сойдет? Давай лучше прищемим ноги Нелли ее рюкзаком!

Но у папы такой вид, будто он вот-вот заорет. Поэтому лучше промолчать.

Только скажите это Кларе. Она заходится в крике, как только Нелли садится в машину.

— Не хочу! — можно разобрать в ее реве, — я хочу Антье! Антье-э-э-э-э!

Папа смотри так, словно сейчас закричит вторым голосом:

— Что там еще?

— Не надо разводиться с Антье! Хочу Антье-э-ээ-э-э-э!

Я с трудом протискиваюсь на свое место и глажу рыдающую Клару по голове.

— Тут никто со мной не разводится.

— Ну как же, — всхлипывает Клара, — ну как же — у них уже новая!

Она показывает на Нелли, которая сидит совершенно безучастно.

Ох, кажется, Клара решила, что мама с папой завели себе новую дочь, а я должна остаться у Фицмартинов. Кто знает — может, они бы этого и вправду хотели.

— Я буду тут всегда, — говорю я Кларе и вытираю слезы с ее щек. Клара таращится на Нелли рептильими глазами.

— С ней, — я показываю на Нелли, — это, конечно, идиотство, но все же не так плохо.

Клара вздыхает и кивает.

— Ну, теперь можно ехать, в конце-то концов? — папа пристегивается.

— Да, — говорит Клара.

Папа разворачивается и отъезжает от дома Фицмартинов.

Миссис Фицмартин машет рукой. Нелли не смотрит в ее сторону.

Именно так я себе и представляла путешествие по Америке: Клара восседает с банкой писюлек в руке и с рептильими очками на носу меж Нелли и мною. У моих ног стоит рюкзак Нелли. А на коленях — гитара. У кого хочешь в такой обстановочке появится клаустрофобия.

Нелли смотрит в окно. Я застегиваю молнию на куртке. В машине уже так же холодно, как в супермаркете. Трижды Нелли ворчала, что в машине ужасно жарко и трижды мама подкручивала колесико на приборной доске в сторону синей отметки.

Папа ищет мой взгляд в зеркало заднего вида.

— Что-то там сзади подозрительно тихо.

— Я уже превратилась в ледышку, — отвечаю я.

Папин взгляд становится умоляющим.

Ужас, теперь мне надо поддерживать разговор. Ладно, спросим Нелли что-нибудь милое.

— Ты уже радуешься тому дню, когда вернешься домой?

Нелли поворачивает голову.

— Да, — говорит она и снова смотрит в окно.

— Нелли совсем недолго будет дома, — говорит папа, — через два дня после возвращения она отправится в Японию.

Что на это сказать? Вау, как круто? На самом-то деле мне почти жалко Нелли.

Только представить, что мне надо было бы отправиться с Фицмартинами в поездку по Германии, а спустя два дня отчалить на месяц в Японию, нет уж, спасибо.

— Бедняга, — говорю я затылку Нелли. Она молча смотрит в окно.

— «Макдональдс», «Вендиз», «Кентукки фрайд чикен» или «Куино»? — спрашивает папа чуть погодя.

Мы — перед одним из этих перекрестков, где на каждом углу по ресторану фаст-фуда.

— «Макдональдс», — решает Нелли.

На двери ресторана — рекламный плакат «Маклина». «Меньше жира» — значится на нем. Наверняка, это вкуснее, чем «без жира». И наверняка сытнее, чем вообще ничего не есть, как я с утра.

Чувствую себя совсем слабой.

Мама, Клара и Нелли нагружают папу своими заказами и пропадают за одним из столиков.

Я жду папу на кассе, а он бормочет: «двабигмакаодинхеппимилскуриныминаггетсамиифантойдвесредниекартошкиболыпаяколаикофе». Звучит почти как молитва.

— Папа, — говорю я, когда папа выложил женщине на кассе свою молитву, — попробую-ка я сегодня «Маклин».