Инга Петкевич - Мы с Костиком

Трактором скучно, хоть он и полезный, полезнее танка, но танком зато интереснее…

Ракетой мне всё равно не стать… Но вот пароходом могу… Только он всё равно неживой…

В воде лучше всего быть рыбой. Не килькой, конечно, но и китом — тоже слишком…

Дельфином — хорошо. Только зачем они разговаривают? Ни за что бы на их месте разговаривать не стал! Притворился бы глухонемым…

Слепым страшно, но зато разрешают иметь собаку…

Собака-поводырь…

Я стащил собаку с крыши и закрыл глаза…

Сначала ничего не получалось: она всё время тянула меня к углю, но потом мы выбрались на улицу — и всё наладилось. Собака натягивала поводок, и я шёл за ней с закрытыми глазами. Вначале я ещё немного подсматривал, но потом ходил уже совсем честно, и даже кто-то сунул мне две конфеты, по вкусу — мармеладины.

Хорошо быть слепым, но быстро надоедает. Тебя-то всё равно видят, только ты не видишь…

Самое лучшее быть невидимкой!

Домой мы вернулись поздно. Не хотелось нам возвращаться домой.

На дворе уже никого не было. Мы долго сидели на скамейке и смотрели на наши освещённые окна и думали, что бы такое придумать. Мы приготовили целую историю.

Гудериан остался за сундуком в коридоре, а я вошёл в комнату.

Мама и Костик сидели за столом. На столе стояли чашки, но чай они не пили — просто сидели и поджидали меня. Костик прикрывался газетой.

Максимовны за столом не было. Максимовна обижалась. Она сидела на безногом стуле, который стоял в углу, между стеной и шкафом, и на котором никто никогда не сидел. Она садилась на этот безногий стул, когда объявляла холодную войну. Все упрашивали её сойти с него, просили прощения… Интересно, что бы она стала делать, если бы этот стул починили или выкинули?

По всему было понятно, что они уже про всё знают.

— Полюбуйся, — сказала мама, — полюбуйся на дело своих рук.

Она указала на Максимовну. Я посмотрел. Та сидела, как статуя. У неё даже глаза не моргали.

— Скажи ему! — мама отобрала у Костика газету.

Костик задумчиво поглядел в потолок.

— В твои годы!.. — сказал он и вдруг изо всех сил ударил кулаком по столу.

Все вздрогнули, но мама осталась довольна.

— В твои годы я дровосеком был, — сказал Костик.

Мама удивлённо взглянула на него, но спорить не стала.

— Панфёрова категорически против собак, — с выдержкой начала она. — Панфёрова считает, что держать в городских условиях собаку всё равно что…

— И правда, зачем в городских условиях собака? — повторил Костик и снова ушёл за газету.

Меня очень интересовало, кто же такая эта Панфёрова, но спрашивать об этом теперь было неуместно, и я молчал.

В таких случаях всегда лучше помолчать, тогда быстрее наступает тот момент, когда уже всем нечего больше сказать.

Так было и теперь. Молчание затягивалось, и мама уже стала нервничать и снова отняла у Костика газету.

— Ты всё понял? — сказал он.

— Всё, — сказал я.

— Так, — сказал он. — Тогда тащи сюда эту собаку. Надо же на неё посмотреть.

Я вскочил и помчался в коридор за Гудерианом. Он тихо грыз боты Максимовны. Когда он заметил меня, он вскочил и хотел спрятать боты под себя, но я вырвал их у него и забросил за сундук. Конечно, надо было его как следует наказать, но ещё, чего доброго, обозлится и кого-нибудь цапнет. А этого только и не хватало. Поэтому я ласково погладил его по голове и спокойно повёл в комнату. Максимовна поджала ноги и безразлично посмотрела в окно. Гудериан сидел посреди комнаты и позволял себя рассматривать.

— Интересно, что за порода? — спросил Костик.

— Думаю, крысолов, — отвечал я.

— А мне кажется, что это скотч-терьер, — возразил он.

— Ты ошибаешься, — сказал я. — Сам видел штук двадцать мышей, они и теперь там, во дворе бани номер восемь, так что могу показать.

— Подумать только, — сказала мама. — У нас на даче полно мышей.

— Да, кстати, — спросил Костик, — а где ты её взял?

— Мне её поручили, — сказал я. — Хозяева уехали в Австралию и решили поручить её мне.

— Скажите, какое доверие! — усмехнулся Костик.

— В Австралию… — вздохнула мама. — Ездят же некоторые в Австралию! Только лучше бы они взяли её с собой.

— В Австралии плохой климат, — возразил я. — Она бы там не прижилась.

— Логично, — сказала мама. — Ну они, надеюсь, сообщили тебе, как её зовут?

— Её зовут Гудериан, — сказали.