Хорст Бастиан - Тайный Союз мстителей

Окончив осмотр, Альберт спросил с любопытством:

— Скажи, Друга, с чего это ты мне свою тетрадь дал? Может, подлизываться вздумал, а?

В ответ Друга тихо засопел. Это, должно быть, означало: к чему тебе об этом говорить, ты все равно ничего не поймешь.

— Ты вправду так думаешь? — тихо спросил он Альберта.

— Точно!

— Мне кажется, ты обо всех плохо думаешь, — проговорил Друга, грустно улыбнувшись. — А люди бывают и хорошие!

— Вот чудило! «Люди бывают и хорошие»! Сказал тоже! Когда спят — все хорошие, а вообще — нет. К примеру, лежат двое в одной кровати и то во сне один у другого одеяло норовит стащить. Так-то. «Люди бывают и хорошие»! Мура!

— Мама у меня хорошая, — тихо произнес Друга.

Альберт с презрением взглянул на него.

— Тоже мне маменькин сынок нашелся!

Друга промолчал.

— Ты, может, воображаешь, что я тебе на большой перемене помочь хотел? — спросил Альберт.

— Может быть, — неопределенно ответил Друга.

— Как это понимать «может быть»?

— У тебя, наверное, были и другие мысли.

— Какие?

— Некоторые люди не любят принимать подарков, думают: как бы не пришлось отдариваться. Я тебе дал свою тетрадь, а ты вступился за меня, чтобы мы с тобой квиты были.

Альберт задумался. Потом сказал:

Может, оно и так… — Помолчав немного, он добавил: — А ты хитер, парень!

Они медленно шли по деревенской улице, каждый думал о своем. Альберт никак не мог успокоиться. Немного погодя он спросил:

— А ты почему дал мне свою тетрадь? Я ж тебе до этого ничего не дарил?

— Я Грабо терпеть не могу. Потому.

Быстро взглянув на него, Альберт что-то пробормотал себе под нос. Неожиданно он прямо посмотрел на Другу и спросил:

— Куришь?

Друга опешил.

— Курю? Зачем мне курить?

— Ну ладно. Все равно. — Они молча шагали дальше.

Снова Альберт остановился первым, — Мне пора к ребятам. Хочешь — приходи к нам. Знаешь, где я живу?

— Знаю.

— Пока. Сегодня в четыре. У меня на дворе. Еще кое-кто придет. — Он зашагал было прочь, но еще раз остановился и спросил: — А ты ведьм не боишься?

— К чему это ты? — Друга прямо посмотрел Альберту в глаза.

— Так просто! — сердито буркнул Альберт. — Нет, правда, так просто.

Детская головка покоится на мозолистой, огрубевшей руке. Лицо грустное-грустное, с красивыми глазами: одним — карим, другим — голубым. Губы пухлые, рот большой с крупными белыми зубами. К уголкам глаз сбегаются три крохотные морщинки, и от этого лицо кажется плутоватым. Ганс В и нтер и был маленьким плутишкой, хотя ему уже шел пятнадцатый год. Когда его лицо бывало грустным, как сейчас, это производило странное впечатление. Такому лицу идет заливистый, беззаботный смех, а грусть и печаль на нем неуместны. И все же прошло уже много времени с тех пор, как Ганс в последний раз смеялся от души. Теперь смех его бывал горек, полон иронии.

Ганс сидел неподвижно и не отрываясь смотрел на замызганные обои этого старого деревенского дома. Перед ним на выскобленном столе стояла пустая тарелка.

По другую сторону сидел грузный человек с опухшим лицом и набрякшими мешками под глазами. Сжав губы, он зло уставился на сына. Седые волосы прилипли ко лбу. Он отводил свой взгляд только тогда, когда опоражнивал стакан и вновь наливал себе спирта, чуть разведя его водой из глиняного кувшина. Порой он глубоко вздыхал, словно намереваясь подняться. Но тут же ронял голову. Человек был пьян.

— Расскажи чего-нибудь, Ганс! — вдруг послышался его хриплый голос.

— Хорошо, отец.

— «Так точно!» положено отвечать. Олух!

— Хорошо, отец. Так точно! — ответил Ганс, не шелохнувшись.

Так они и сидели. Ганс, не сводя глаз с замызганных обоев, а человек, который был его отцом, — с грустного мальчишеского лица. Больше они не проронили ни слова.

Ганс думал о матери. По деревне ходили разговоры, будто этот человек, который был его отцом, убил ее. Но это было не так. Мама сама взяла веревку и ушла в ригу. Два года назад это было. Нашли ее на следующее утро. Веревку она привязала к лестнице, которая вела на сеновал. Рубцы на лице мамы посинели. Человек, который был его отцом, всегда избивал ее. Последнее время она часто плакала, а иной раз и Ганс с ней. Но когда человек, который был его отцом, уходил из дому, оба смеялись. Чаще всего он уходил в трактир и возвращался пьяный. Этого мама больше всего боялась. Но пока его не было, она спешила насмеяться вволю. Ганс догадывался, что это она ради него старается, и как-то сказал ей об этом. Она ласково поворошила его волосы, но вид у нее при этом был усталый. А после того как тот, кто был его отцом, снова избил ее и Ганс перестал с ним разговаривать, она шепнула: «Будь с ним поласковей. Он ведь не всегда был таким. Это война довела его. Он никогда и пьяным не напивался. Раньше он и тебя баловал, да».