Летели синицы, и я был рад: между облаков виднелось солнышко, в ловушке суетились белощекие птички.
Стоя в приемной камере, я брал пригоршнями этих птичек с золотистыми брюшками, зажимал легкие колечки, освобождал пальцы — летите, летите, летите! Синичка мгновенно, словно крохотная точка, растворяется в воздухе. И нет ее. Скрылась. Малая мысль человека, крупица дня — унеслась, умчалась.
В те дни сеть выглядела нарядно. Снаружи налипли прибитые ветром изжелта-восковые березовые листья, а изнутри золотятся, повиснув на сетке, желтопузики-синички. Кругом мухоморы, яркие, в белых пятнышках, еще пестреют на лужайке.
Это было весело, В подсохшей траве стоял приемник; оттуда звучали песни и мелодии об осени, алых ягодах, хитроумно запрятанном грибе рыжике, который надо искать. А я все тружусь в ловушке, подпеваю транзистору, переговариваюсь с синичками. Работа моя все та же — колечко за колечком, птица за птицей.
Куда же они улетают, где зимуют? Да как еще дружно летят, густым потоком, вроде зябликов. Валят, напирают, видно, что-то понуждает их всех тронуться в южные края.
Но ведь зимой, в злющий мороз, мы увидим синичек у себя под окнами, на задворках, на околицах деревень. Запрыгают они и по веткам городских парков и скверов.
Наверное, синицы, которых я встречаю на птичьем перекрестке, — это птицы-северянки. Не у нас выросли, не в наших садах и лесах звенели их весенние колокольцы. Это, по всей вероятности, синички из Латвии, Эстонии, Финляндии, из-под Ленинграда.
А наши? И они перемещаются. Не все, правда. Иногда окольцованные синички подают весточку о себе. Не беда, что не сами — все равно доходит по назначению. Читаем в научных книгах: большие синицы, окольцованные в Литве, были обнаружены в Германии, близ Бурсфельда, — значит, одолели тысячу с лишним километров. Их встречали в Чехословакии, километрах в семистах от наших мест.
Откуда вы и куда держите путь? Ах, если бы вы могли, пташки большие и малые, поведать, почему да в какую именно страну вы летите, так упорно туда рветесь. Но синички скачут, прыгают, машут крыльями, мечутся по ловушке, а возьмешь в руку, норовят тюкнуть клювиком. Сказать — ничего не скажут. Получат кольцо и пропадают в синем небе.
Это все минувшие дела. Синички умчались по птичьему пути. Я запаздываю с записями. Задерживаются листки моего дневника, точно, как и тот желтый лист, что застрял на верхушке стройной, гибкой березки здесь, на поляне. Он у меня давно на примете, этот стойкий одинокий листочек. Каждое утро, когда выхожу проверять сеть, смотрю на него. Чем меньше листьев, тем прекраснее он мне кажется. И вот он остался одиночкой и как бы светится издалека. Возможно, и листок дневника, перевернутый с опозданием, кажется притягательней, совсем как и этот лист, что додержался до конца ноября. Листья деревьев напоминают мне жаворонков. Те тоже: спешат, спешат, а бывает, иногда в ноябре замечаешь их стайки, а то и в декабре вдруг встретишь хохлатенького серого певца.
Играет море. Волны накидываются на берег. Неласково небо. Ненастно.
Переверну наспех исписанную страницу, а вечер уже разматывает свое хлипко-серое полотнище. Скроет и море, и залив, и серые дюны, окутанные промозглой мглой, с дрожащими кустиками сивых трав…
Отбывают вдаль жаворонки. Мелкие серые пташки. Никто, должно быть, не напрял столько лучезарных нитей и так щедро не одарил людские сердца чистейшим серебром, как жаворонки. Разве что пеночка-теньковка не уступит жаворонку по звонкой чистоте своей песенки, она у нее растекается каплями самого звонкого серебра. И падают эти нежные капельки, рассыпаются от весны до поздней осени.
В такую ночь можно ждать жаворонков. Минуя эти места, они устремляются дальше — искать огней…
Мягкий западный ветер уже тут как тут. И ненастный сумрак при нем. Волны догоняют друг дружку, пока, усталые, не вскинутся пеной и не рухнут. Море бушует и рычит. Шумит, ревет и беснуется…
Сказка маяков
Стоит старый маяк. Стоит и глядит вдаль долгие годы. Его красная кирпичная кладка потемнела от старости, поблекла от ненастья и ветра. Но глаз его видит зорко. И взгляд — луч света — достигает дальнего берега залива, скользит, пронзая туман, обегает даль морскую и вновь возвращается к заливу. В ночной дали ему отвечают другие маяки, мигают золотистыми очами.
Когда вечер гасит дневной свет и со стороны залива подкрадываются сумерки, маяки приветствуют друг друга и заступают на долгую ночную вахту.
Читать дальше