Андрей Жвалевский - 52-е февраля

Дважды они уже почти доезжали до дома, но каждый раз Тёмка замечал на дороге какого-нибудь несчастного и уговаривал отца подвезти его.

— Чего им дома не сидится? — ворчал папа, но подвезти соглашался. Правда, с тревогой посматривал на красную лампочку топливного бака. Она зажглась уже довольно давно.

Тёмка домой не хотел. Ночь получилась удивительная, и удивительнее всего был папа, который вдруг начал рассказывать про себя маленького. Как он целовался, как просил прощения… Правда за что — так и не признался, но Тёмка еще надеялся его раскрутить. А для этого ни в коем случае нельзя было ехать домой.

Папа, наверное, что-то такое тоже чувствовал, какую-то особую связь, которая у них с сыном сегодня возникла. Он и сам начал притормаживть возле одиноких пешеходов и предлагал сесть в машину. Брал в основном женщин и детей. Или пенсионеров.

А потом кончилось топливо, прямо посреди улицы. Отец поругался немного на свою глупость, на закрытые заправки, на открытую заправку, которую проехал полчаса назад, на то, что больше никто по дороге не ездит…

Пассажиры вздохнули и разбрелись кто куда (не забыв сказать «спасибо, хоть немного подвез»), а Тёмка с папой остались любоваться бесполезной машиной. Папа надеялся, что кто-нибудь будет проезжать мимо, поделится топливом — и правда, два раза около них тормозили, спрашивали, чем помочь. Но у них движки оказались бензиновые, а папин джип питается солярой.

— Ладно, — решился отец, когда они начали слегка подмерзать. — Оставим здесь, завтра с канистрой приеду, заберу. Надо сориентироваться.

Он принялся вертеть головой. Тёмка мрачно буркнул:

— Мох ищи. Мох всегда с северной стороны.

— С юморком, — отозвался папа, — молодец. Так… до офиса раза в два раза ближе. Пошли в офис!

И они пошли. Шли долго и скучно. Папа почему-то перестал болтать, что на него было совсем не похоже. Темка решил все-таки выяснить главную папину тайну детства.

— Так все-таки, — спросил он, — из-за чего вы тогда поругались?

— Поругались и поругались, — проворчал отец. — Тебе какая разница?

Но полноценного спора не получилось: они свернули за угол и споткнулись о человека в тулупе.

Точнее, о его лыжи.

А еще точнее — о лыжи, которые этот человек воткнул в сугроб… Целый забор из лыж. Сразу с лыжными ботинками в креплениях.

Человек стоял посреди этого частокола, как большая мохнатая калитка.

— Размер? — спросил он сиплым голосом.

— В смысле? — не понял папа.

— В смысле ботинок… Хотя… и так вижу.

Мохнатый человек выдернул из сугроба пару синих лыж и вручил их обалдевшему папе. Потом прищурился, глядя на Тёмку, и сунул ему пару черных, изрядно потертых.

— Палки по росту подберете, — сказал владелец лыжного запаса, кивнул на кучу лыжных палок, валяющихся на земле.

— Спасибо! — сказал папа, понемногу приходя в себя. — Сколько мы вам должны?

— Две пары лыж с ботинками и две пары палок, — грубовато ответил человек-калитка. — Принесете в сто пятую школу. Спросите физрука. Это я.

Отец почему-то медлил, рассматривая подарок физрука. Тёмка тормозить не стал.

Ботинки оказались точно по размеру, а вот лыжи… Деревянные, тяжелые, с остатками какого-то левого парафина на скользящей поверхности. Тёмка попробовал на скольжение — парафин только тормозил.

Папа переобувался долго, еще дольше придумывал, как нести снятую обувь. Тёмка не выдержал, отнял у него ботинки и сунул к себе в рюкзак, рядом со своими берцами. Рюкзак не закрылся, зато руки остались свободными.

— Спасибо! — еще раз сказал отец на прощание.

Физрук слабо пошевелил рукой.

Это было мучение, а не трасса. Временами они выходили на участки, вылизанные ветром или случайно проехавшим снегоуборщиком. Там Тёмка вырывался на оперативный простор и укатывался от топавшего сзади отца. Но мест таких было мало, и далеко оторваться не получалось. Да и не хотелось, если честно. Хотелось, чтобы они с папой рядом летели по трассе… нет, Тёмка пусть чуть впереди. Но чтобы с ветерком, бодро. А какое может быть «бодро» по рыхлой целине?

А папа шел и думал, что на последний вопрос сына ответить все-таки надо. Раз уж начал эту историю… Но, с другой стороны, всего не расскажешь… Все эти утренние пробуждения, когда приходится бочком красться в туалет, чтобы родители на заметили, что и как у тебя торчит. Или того хуже — просыпаешься, а трусы уже все в липком. Приходится прошмыгивать в ванную и застирывать, выжимать изо всех сил, а потом надевать на себя мокрое, надеясь, что мама не заметит.