Ирина Дегтярева - Цветущий репейник

Отец долгим тяжёлым взглядом посмотрел на Стёпку, молча собрал посуду со стола, расстелил перед Стёпкой газету и, принеся из-за перегородки учебники, положил их на газету.

— Не умничай. Тебе давно пора жить по расписанию. Это упорядочит твои бессистемные мысли. Да и серёжку я бы на твоём месте снял. А то народ здесь, дисциплинированный расписанием и грубой, не московской жизнью, поколотит тебя нешуточно. Маканием в колючий снег дело не ограничится.

Стёпка покраснел оттого, что отец, оказывается, прекрасно понял, откуда могли взяться мелкие царапины на лице у сына.

«Воронеж — Москва — Дальний…» В этой надписи Стёпка уже не находил ничего забавного. Она навевала чувство тоскливой безнадёжности. Почему не «Дальний — Москва»? Этот Дальний — край света. Те, кто сюда попал, никогда не уедут отсюда.

Утром Стёпка, ещё лёжа под одеялом, глянул в окно. За обмороженными стёклами клубилась темнота и морозный туман. Беспросветный, предвьюжный. Отец вошёл с улицы весь заснеженный и тут же, спохватившись, вышел в коридор отряхиваться.

— Пурга будет, — он вернулся в комнату и грел руки у открытой дверцы топившейся печи.

— Почему «будет»? А что же это за окном? Дождь? Солнце? Ты ведь весь в снегу, — Стёпка сидел на кровати, завернувшись в одеяло и поджимая ноги в шерстяных носках.

— Просто ты пурги настоящей не видел, — отец пошуршал бумагами на столе, что-то приписал в таблицу. — Судя по всему, раньше трёх часов она серьёзно не разыграется, но после уроков из школы не выходи. Я за тобой зайду.

— Я уже вырос из того возраста, когда меня надо встречать, — Стёпка, морщась, ступил на ледяные доски пола.

— При чём здесь твой возраст? — нахмурился отец. — В пургу взрослый заблудиться может. Или ты хочешь, чтобы твоё окоченевшее тело нашли через несколько суток в сугробе в двух метрах от крыльца школы?

— Это у вас тут такой чёрный юмор? — мрачно усмехнулся Стёпка.

— В общем, после уроков из школы ни ногой, — сердито велел отец.

— Так, может, мне и вовсе не ходить? — он поджал ноги и поёжился.

— Поторапливайся, а то опоздаешь.

Стёпка вышел из дома и тут же увидел утренние звёзды, хлопнувшись о ступеньки и расшибив локоть. Звёзды выскочили и из глаз от боли и обиды. Всё здесь не так, как надо. Даже ловкость Стёпки, лихого скейтбордиста, растворилась в здешней белизне и морозности.

Снег косо и колюче сыпался с неба, изредка завихряясь, вкручиваясь в ветряные водовороты. Стёпка прошёл полпути, наклоняясь вперёд, ложась на ветер всем телом. Вдруг он остановился, прислонился к бревенчатой стене чьего-то дома. Брёвна сруба были, словно манной кашей, заляпаны снегом.

Бесконечная ночь и снег. Стёпка вдруг сильно устал. А снег вдруг перестал быть снегом, а превратился в тополиный пух, которым в начале лета всегда был заполнен каждый закуток дворика. Пух висел в металлических, рыжих от ржавчины ячейках сетки, огораживающей маленькое хоккейно-футбольное поле — «коробочку» с деревянными бортиками. Проломы в этих бортах все знакомы до щепочки памятью заноз в ладонях. Горьковатый запах цветущего тополя и аромат ландышей в глухом уголке двора. Поскрипывание скейтборда под ногами, стук доски об асфальт, когда она вылетает из-под ног во время трюка. А потом горящие от жара в защитных перчатках ладони сунуть под прохладную струю воды, бьющую в белую фарфоровую раковину. Губами затем ловить эту струю и пить, пить, хоть и будут ругать, чтобы не пил из-под крана.

— Стёпка, ты что тут? — отец тормошил его за плечо. — Ты что, замёрз? Я решил тебя догнать и вернуть. Пошли-ка домой. По такой погоде и вовсе из школы не вернёшься, ночевать там придётся. Сиди уж дома.

Отец глядел из-под лохматой шапки виновато. В его бороду забился снег, отец тяжело дышал, видно бежал всю дорогу.

…Наледь на стекле оттаивала неохотно. «Я хочу домой» — вырисовывалось ночным узором на окне. Третий день Стёпкиной «зимовки» в Дальнем подходил к концу. Слёзы у него высохли. Но вдруг сильно заболела нога, запульсировало над коленкой. Стёпка отчего-то этому обрадовался и ничего не сказал отцу.

— Тук-тук, — раздался весёлый голос от входной двери. — Кто в тереме живёт?

Стёпка прильнул к дырочке в перегородке. У двери стоял высокий парень в унтах, в кожаной куртке с меховым заснеженным воротником и с такой же облепленной снегом шапкой, которую держал в руке. Его краснощёкое, исхлёстанное снежными ладонями метели лицо показалось Стёпке знакомым.