Ирина Дегтярева - Цветущий репейник

Мать положила короля на шахматную доску и ушла.

Борька рано вышел из дома. Сел на заборчик у дороги и смотрел, как русло шоссейной реки, освещённое будто пыльным рассеянным утренним светом, по цветной капле наполняется железным потоком. И когда поток уже бурлил вовсю, Борька побрёл в школу, одетый в отглаженные брюки и рубашку.

Она подошла к нему до урока в коридоре и впервые заговорила с ним.

— Ты вчера забавный маскарад устроил. Не ожидала от тебя.

Борька улыбнулся, воспринимая это как комплимент. Вот Она, рядом. И говорит с ним. Значит, удалось и всё было так просто?

— Я хотела тебя попросить, — она замялась. — Ты дашь мне алгебру списать?

Борька помолчал, вглядываясь в её такое изученное им лицо.

— Я не даю списывать, — и добавил через мгновение: — Никому.

…Острые сухие лимонные корочки кололи ладонь, которой Борька опирался о дно шкафа. От табачного запаха и аромата духов щекотало в носу.

В тишине шкафа Борька был спокоен, почти равнодушен. Белые и чёрные — они все были в его голове, в его воображении и двигались в соответствии с его желанием и логикой, твёрдой и неумолимой.

Вот только серый цвет не был в его власти и Она тоже. Борька на мгновение задумался не о шахматах, но очень быстро в его мозгу снова привычно, успокаивающе стали роиться беспроигрышные варианты шахматных партий.

Небо упало на землю и полоскало своё отражение в разливе. Чёрные голые деревья топорщили из воды корявые ветви. Измученные долгой зимой, а теперь и половодьем деревья замерли в безветрии, застыли в этих свои корявых позах.

Резиновая лодка скользила по воде бесшумно, но Петьке Самычеву, который сидел в ней, упёршись озябшими руками в бархатисто-тёплые резиновые борта, казалось, что лодка недвижима. Она никогда никуда не доплывёт, загипнотизированная темнотой и парализованная Петькиным страхом. Так и проторчит посреди разлива до рассвета, хотя и в том, что рассвет когда-нибудь придёт в сгустке ночи, мальчик уже сомневался. А если всё-таки солнце выскочит, то оно высветит и лодку, и всех, кто в ней, и их тёмные намерения. Тогда Петька пропадёт. Уж лучше увязнуть, сгинуть в темноте, чем дождаться такого разоблачительного рассвета.

Чужой, пришлый человек сидел в лодке перед Петькой, подгребая маленьким веслом. Он правил в темноте одному ему известным путём, если на воде бывают пути. След от лодки, невидимый ночью, стягивался быстро, и вода скрывала всё.

С правого борта надвинулось что-то высокое с зубьями, как будто гребень огромной ящерицы. Лодка соприкоснулась с этой махиной, зашуршала, и Петька чуть не вскрикнул. Гребень ящерицы оказался обыкновенным забором-штакетником.

Лодка протиснулась в заполненный водой двор. Тёмная кромка воды рассекала окна первого этажа пополам. Двухэтажные дома в посёлке были редкостью и принадлежали богатым. Окна второго этажа чернели отражённым в стёклах небом и водой, пустотой покинутого дома.

Сердце клокотало у Петьки в горле и в ушах, словно разорвалось уже от страха и любопытства и залило мальчика своим тикающим содержимым от пяток до затылка.

— Чего окаменел? Дай лом! Живо!

Петька вздрогнул и стал шарить по дну лодки. Подвернувшийся под руку лом показался холодным ужом.

Рамы, хоть и не были под водой, разбухли, дерево стало рыхлым и неподатливым. Из-под лома вылетали мокрые волокна, и некоторые из них шмякнули Петьку по щекам и по лбу. Звякнуло стекло, бесшумно скользнуло вниз в воду. С всхлипом распахнулись рамы.

Стоя в лодке, Петька едва мог заглянуть в открытое окно. Он посмотрел в темноту, коснулся пальцами влажного подоконника и отчётливо понял: ещё один шаг — его подсадят две крепкие руки и пути назад уже не будет.

Но темнота за этим одним шагом манила, протягивала мягкие серые ладони, щекотала Петькино любопытство паутинными пальцами, прохладой и пустотой комнат чужого дома.

И почему так заманчивы тайны чужих домов? Наверное, так же, как тайны человеческих мыслей и душ. Если и попытаешься заглянуть в чужое окно, в лучшем случае шторы задёрнут, в худшем — помоями обольют. Так и с человеком. Хлопает ресницами, а в душу через блестящую оболочку глаз, синих, серых, чёрных, зелёных, не заглянешь, как ни старайся. Разве что своё отражение увидишь в чужих глазах.