Галина Ширяева - Возвращение капитана

А может, я была вовсе и не белым медведем? Может быть, я была королевой? Той самой, которую защищали от кардинала Ришелье мушкетеры? Почему мне хочется, чтобы мне сказали «ваше величество»? Неужели я была королевой?..

На улице уже стало темнеть, а свет в Марулькиных окнах все никак не зажигался. Ко мне пришла мама, посидела вместе со мной на крылечке, поговорила о том, о сем, о Саньке, о Викторе Александровиче. Тоже поудивлялась немножко тому, куда это Марулька могла уйти на ночь глядя. Не иначе, как Татьяна Петровна взяла ее с собой в театр. А если это так, то и ждать их нечего — Татьяна Петровна с репетиции возвращается поздно. Лучше не сидеть тут на сыром крыльце, а идти попить горячего чаю да лечь спать.

Наверно, все-таки вид у меня был немножко сумасшедший, потому что мама уж очень внимательно на меня поглядывала и как-то уж очень по-серьезному со мной разговаривала о таких пустяках, как чай и сырое крыльцо. А я про себя ругала и Марульку, и Татьяну Петровну за то, что они не велели почему-то никому ничего рассказывать.

Я не знаю, который был час, когда я последний раз вышла во двор посмотреть, не горит ли электричество в Марулькиных окнах. Помню только, за десять минут до этого мама пошла к себе в комнату приготовить постель, а мне тут же послышался какой-то стук наверху. Значит, Татьяна Петровна с Марулькой вернулись. Я еще немного подождала — не бежать же сразу, много Марульке чести будет! Вышла мама из своей комнаты, сказала мне: «Пора, пора спать», прошла в кухню, стала там зачем-то возиться с кастрюлями. Потом мимо меня прошел Санька в трусах — спать пошел. Потом я очень ясно услышала там, наверху, негромкий стук. Значит Марулька и в самом деле вернулась.

Я не пошла сразу наверх, к Марулькиной двери, я сначала выглянула во двор, чтобы знать точно, вернулась Марулька или нет.

Во дворе было темно и страшно. После дождя, да еще когда дует ветер, да еще вечером, во дворе всегда страшно. Земля черная, деревья черные, а листья шевелятся, как чьи-то пальцы. Я не сошла с крыльца, я только спустилась на последнюю ступеньку и задрала голову вверх, к Марулькиным окнам…

Такого страшного в моей жизни, наверное, уже никогда не будет! Мне показалось, что я умираю от страха, как та девчонка, моя знакомая, которой давно полагалось умереть…

В окне башни горел голубой свет.

Слабый и неяркий, он колыхался оттого, что какая-то большая темная тень загораживала окно и шевелилась, шевелилась, шевелилась…

Я завопила и ринулась в дом. К башне! Я не бежала, а летела по лестнице, ступеньки не успевали скрипеть у меня под ногами. Я уже добежала до площадки, я уже увидела полоску голубого света, которая лежала на полу, я уже увидела, что дверь в башню, которая выходила на лестничную площадку, приоткрыта, и голубой свет льется оттуда… Как вдруг кто-то схватил меня снизу за ногу, и я, даже не успев вскрикнуть, грохнулась на пол, ударившись головой о косяк Марулькиной двери. В ту же секунду стало тихо, и голубой свет погас.

До сих пор не знаю, действительно ли я потеряла сознание оттого, что набила шишку на лбу, или просто очень здорово перепугалась… Когда я стала хоть чуточку что-то соображать, то увидела возле себя маму с горящей свечкой в руке и Марульку. Они отливали меня водой. Санька же где-то у калитки ждал «скорую помощь».

В луже воды, которая разлилась вокруг меня, было холодно, я вскочила, а мама, выплеснув напоследок на меня еще кувшин воды, сказала «слава богу» и кувшин выронила. Кувшин покатился вниз по лестнице, Марулька бросилась за ним и р-раз! — тоже растянулась на ступеньках, зацепившись ногой за то же самое, за что зацепилась я несколько минут назад. За «рационализацию»! Провод тянулся из Марулькиной квартиры прямо к двери в башню. А на пороге этой двери, открытой до половины, валялась на полу лампа с разбитым голубым абажуром. Это я разбила его, когда зацепилась…

Марулька кувшин догнать не успела, он только дзенькнул на последней ступеньке, а я тут же завопила что-то насчет электрика, счетчика и этих дурацких рационализаций, из-за которых нам обязательно выключат свет! Вот придут и вывернут пробки! Вот придут и вывернут!.. Я так ругалась (по-моему, я даже лезла к Марульке драться), что мама прилепила горящую свечку к перилам и побежала на улицу ловить «скорую помощь» сама, чтобы извиниться перед ней и сказать, что она не понадобилась…

Когда мама с Санькой вернулись, я все еще орала на перепуганную и зареванную Марульку и требовала, чтобы она объяснила, такая-сякая, зачем это ей ночью понадобилось лезть в запрещенную башню, да еще зажигать там настольную лампу, да еще с голубым абажуром, да еще шевелиться там, в башне, и заслонять своей тенью окно… Пусть расскажет! Пусть объяснит, зачем ей нужно было лезть в башню! Пусть объяснит, такая-сякая, почему у них в доме никогда нет спичек, которые можно зажигать, если уж им очень хочется лезть ночью в башню! Я несколько раз даже стукнула кулаком по перилам лестницы. А потом еще раз стукнула. Тогда мама тоже вышла из себя и тоже стукнула кулаком и потребовала, чтобы я, такая-сякая, объяснила ей, чего это я искала сегодня ночью в доме до того, как стала греметь в кухне корытами! И вообще, хотелось бы ей знать, когда мы оставим в покое эту аварийную башню! И еще хотелось бы ей знать, когда отец, такой-сякой, заколотит ее совсем!