Оскар Хавкин - Всегда вместе

Хромов впервые с такой обнаженностью прикоснулся к дорогому для него прошлому; для него самого в этих воспоминаниях открывался новый, ранее невиданный им смысл. Он увидел не личную биографию, не личные судьбы, а биографию и судьбы двух поколений. И ему страстно хотелось, чтобы минувшее открыло его ученику глаза на день, в котором живет он, представитель нового, третьего поколения революции.

— Во имя чего это выстрадано, Троша, это и многое другое?.. В этой борьбе, в этих испытаниях родилось наше могущество, наше невиданное в истории человечества единство. И уж совсем не для того это все делалось, — усмехнулся учитель, — чтобы Трофим Зубарев не посещал занятий.

Юноша сидел, расправив плечи, положив руки на ребром поставленную книгу, смотря прямо в лицо учителю.

— Очень трудно, Андрей Аркадьевич. Вы знаете, как мне трудно учиться!

— Знаю, — ответил учитель.

— На той неделе я чуть не пристал к верблюжьему обозу… Солгал директору, что заболел… И вдруг вспомнил, как все беспокоились, когда Зоя ушла, подумал, что и меня искать будут… Стыдно стало… Решил, что это малодушие…

— И это знаю. А трудно тебе потому, что ты хочешь в одиночку все пережить. А нас советская власть приучила помогать друг другу. Ты знаешь, Зубарев, в чем сила советских людей?

Бесстрастное лицо юноши нисколько не обманывало учителя. Троша не пропускал ни одного слова.

— В том, что мы, люди разных поколений, разных профессий, из различных уголков страны, всегда вместе. И в малом и в большом. Этому научила нас партия.

— А где, Андрей Аркадьевич, ваши родители сейчас? — быстро спросил Зубарев.

— Отец строит новый завод, а мать на партийной работе.

— А вы вот нас учите… — вырвалось у Троши.

Учитель и ученик встретились глазами. И поняли, что каждый по-своему думает об одном.

— Ты прав, Троша: от поколения к поколению мы передаем и будем передавать, как эстафету, вечно молодую силу большевизма. Наша партия — особенная партия. Ей сейчас сорок лет, будет шестьдесят, и восемьдесят, и сто… И она останется молодой. Ты вглядись в портрет Сталина. Посмотри, Троша, какие юные глаза у нашего вождя. Это юность одухотворенной идеи, вечно живой и творящей мысли, юность вдохновенной революционной страсти… Для такой молодости, покоряющей возраст, не страшны никакие испытания. А они были и будут у старшего поколения, и у моего, и у нового — у вас.

Наступила пауза.

Хромов вновь осторожно подошел к больной для Зубарева теме:

— Вот о тебе заботился, как мог, Антон, тот самый, которого ребята задразнили за обжорство. Хотела помочь Зойка, верный и честный товарищ. Не успокоился Кеша, пока не узнал, что́ с тобой приключилось. Поля Бирюлина всех комсомольцев на ноги подняла. Ребята хотят собрать деньги для тебя. Это пример бескорыстной дружбы… Подожди, не горячись… — Он уловил на лице Зубарева смущение и растерянность. — Сейчас не двадцатый год. За нашей спиной — больше двух десятилетий строительства. Мы вступаем в середину третьей пятилетки. И то, что государство поможет сейчас не только тебе, но и твоей матери, — это не благотворительность, не милостыня, это помощь народного государства, родной власти… А то, что ты горд, стоек, терпелив, — это неплохо. Пригодится в жизни.

Ни учитель, ни ученик не заметили, как вошли и Тиня Ойкин, и Толя Чернобородов, и Ваня Гладких, и Антон Трещенко. Но они уже давно слушали разговор между учителем и учеником.

— Троша, — оказал Тиня, — мы решили в мартовские каникулы всем классом уйти на Иенду. На лыжах.

— Даже дед Боровиков собирается, — оказал Ваня Гладких. — «Я — говорит, — в день семидесятилетия своего не собираюсь сторожить школу. А потом охота, — говорит, — посмотреть на Дарью Зубареву: я двадцать лет в школе водовозом работаю, детей воспитываю, а она двадцать лет в приискоме работает уборщицей, и рабочие ее очень уважают. Вроде мы как ровня».

— Двадцать лет! Неужели двадцать лет? — спросил Трофим. — А ведь наш дедушка, Андрей Аркадьевич, из старшего поколения, из тех, кто революцию делал.

— А в школе мы бы без него, наверное, пропали. Он каждого из нас и в лицо и по имени знает, — заметил Толя.

— Что ж, ребята, — улыбнулся Хромов, — давайте и вы подумайте, чем бы обрадовать старика.

…Трофим Зубарев на следующий день пришел на занятия.

С некоторого времени дед Боровиков начал примечать, что к нему в дом зачастили гости, что вокруг него самого происходит некое странное движение. Старик был не из простоватых — сам любил вокруг пальца обвести.