Виктор Пушкин - Самая крупная победа

— Это зачем? — удивленно останавливаясь и нагибаясь к чемодану, недобро спросил Мишка.

И тогда от остановившейся и обернувшейся в нашу сторону ватаги, презрительно глядя — ну, точь-в-точь Митька! — нарочито медленно и зловеще двинулся тот самый, что ударил по чемодану.

— Что сказал?! — выговаривая вместо «что» — «чтэ», а вместо «сказал» — «скзал», прохрипел он, подходя к Мишке вплотную, и замахнулся.

И я, позабыв о том, что мы боксеры и в состоянии двинуть так, что любой из этих пижонов растянется поперек аллеи, чуть было не позвал на помощь, как вдруг Мишка, резко выпрямившись, коротким ударом снизу поддел наглеца до того ловко, что тот на полметра подскочил и мешком грохнулся на землю. Медленно окружавшие нас парни в растерянности остановились, а потом с криком: «Боксеры»! — бросились врассыпную.

Мишка преспокойно поднял чемодан, послушал часы, не остановились ли, и, кивнув мне, неторопливо пошел дальше, будто ничего такого и не произошло.

А меня этот случай очень взволновал. Правда, я делал вид, что абсолютно не думаю ни о чем, а сам нет-нет да оглядывался. Вообще-то я, конечно, знал, что тот парень уже не в состоянии причинить нам вреда. Минуты через две-три он опомнится и долго будет соображать, а что же с ним, собственно, стряслось и отчего он как дурак валяется. Тревожило другое: как бы не напали коварно сзади его дружки.

Но Мишка сказал, чтобы я зря не волновался, так как все такие горлопаны и нахалы, как правило, трусы и никогда уж больше не сунутся, если почувствуют, что им могут дать отпор.

Тут у меня снова мелькнуло, что ведь и Митька горлопан, что и он сразу же притихнет, стоит ему только хоть раз как следует бока намять. Удары-то у меня нисколько не слабее Мишкиных.

И на следующий день я в первый раз без всякой робости посмотрел на Митьку. Он, оскорбленный столь невиданной дерзостью, нагнулся, выхватил из-под ног какую-то ледышку — у него всегда было припасено, чем в голубей кидаться, — и запустил в меня. Но я опять не испугался, а лишь спокойно отстранился — на тренировке от более быстро летящих перчаток уходил! — и открыто посмотрел на него. И он, вместо того чтобы налететь, как всегда, с кулаками, растерялся, а потом и вообще сделал вид, что его больше интересуют голуби.

И я, прекрасно чувствуя и понимая, что первый серьезный шаг к победе сделан, с трудом сдерживая торжество, медленно пошел к своим сеням. Много сил и веры в себя придал мне этот случай.

Но вскоре я забыл о Митьке. На дом стали задавать много уроков, да еще на тренировках начали показывать такие приемы и комбинации, что просто дух захватывало.

Оказывается, зная их, можно запросто, без особого труда проникнуть к любым уязвимым точкам противника, как бы он ни был хорошо защищен. Нужно только умело пользоваться финтами, то есть обманными ударами и маневрами. Хочешь, например, попасть в подбородок, делай вид, что это тебя вовсе и не интересует, а ты всерьез решил «обработать» корпус противника — раз туда ударил, подвигался-подвигался на мысках вокруг него — еще! И вот когда он поверит, что ты и в самом деле только и думаешь, как бы ему в туловище заехать, перенесет защиту вниз, тут-то ты и проводи то, что задумал. Да делай так, чтобы он до самого последнего момента не раскусил твою хитрость и сам тебя встречным не угостил. Вовремя угадай, где он тебя обманывает, просто так показывает, а где всерьез собирается в атаку пойти. И вот это-то все как раз очень и очень интересно.

Да и вообще я теперь окончательно убедился, что правда бокс — искусство и абсолютно не походит на драку. Можно быть сильным, плечистым, иметь во какие кулачищи и все равно ничего путного на ринге не показать. Да вот хотя бы Ерема и Верблюд наверняка же думали, что можно силой взять. Да не тут-то было! Их обхитряли, заводили в западни, преспокойненько «обрабатывали» с обеих рук совсем пацанята по сравнению с ними.

Выйдя однажды против Верблюда, я вначале волновался: ну как же, вон какие у него руки длиннющие, но потом взглянул на Бориса, который показывал, чтобы я ни в коем случае не ввязывался в рубку — бездумный обмен ударами значит, — и стал, легко маневрируя, проводить один за другим удары, и все проходили. Верблюд только рот разевал да махал изо всех сил мимо. Он всегда махал изо всех сил, думая, что его испугаются.

Вадим Вадимыч долго объяснял ему потом, что нельзя лезть к разным противникам с одними и теми же приемами. Это то же самое, что пытаться открыть разные двери одним ключом… Тот кивал — дескать, понятно, но на следующей тренировке делал то же самое. А вскоре предсказание Бориса сбылось: и Ерема и Верблюд разом перестали ходить в зал.