Виктор Пушкин - Самая крупная победа

На ходу вытираясь мохнатым полотенцем, в одних трусах, я вошел в комнату и, задержавшись против зеркала, согнул правую руку. Горкой вздулась мышца бицепса, согнул другую — тоже. Да-а, не зря купил я теннисный мяч и с тех пор нигде с ним не расставался, незаметно нажимал да нажимал в кармане. Да и вообще мне уже несколько человек говорили, что я на глазах меняюсь. Вчера на уроке физкультуры, когда я быстрее всех пробежал, учитель так и сказал: «А ты, Строганов, за последнее время на глазах развиваешься!» И дядя Владя сейчас то же самое сказал. Наверно, это правда. Потому что вчера стал рубашку надевать, которая совсем еще недавно была велика, так ворот не сошелся.

В комнату вошла мать. Я отпрянул от зеркала и сделал вид, будто гляжу в окно.

— Одевайся, одевайся живее, а то простудишься! — сказала мать и сразу же спросила: — Кстати, ты с Севой-то говорил или нет?

— Да я его уже два дня не вижу. Прячется от меня.

— Ах какой хитрый! И все-таки ты найди случай, непременно поговори. Нельзя давать товарищу портиться.

Я быстро позавтракал, надел пальто, фуражку — на улице теперь было холодно, и только один Митька все еще ходил раздетым; весь синий, согнется, а пальто надевать не хочет, — взял портфель и вышел из квартиры.

Спустившись вниз и выйдя из сеней, я стал прыгать с камешка на камешек, так как во дворе было очень грязно, завернул за угол дома и остановился: от ворот с голубем в руках шагал Митька.

«Да иди же, иди, чего испугался-то? — возмущенно сказал над моим ухом чей-то голос. — А пристанет, брось портфель и покажи ему!» Но я стоял, крепко сжав ручку портфеля, и не двигался. Правда, это уже не был тот страх, с которым я раньше смотрел на своего недруга, но я как-то сразу забыл, что ходил в боксерский зал и кое-чему выучился там.

— Ну, чего глядишь? — бросая за спину голубя, который радостно взмыл в небо, злобно прошипел Митька. — Боксер! — желчно скривился он. — Да я тебе вот сейчас безо всякого бокса! — И он неожиданно подскочил и размахнулся.

И тогда я, уже умевший уходить от быстрых боксерских ударов, сделал короткий шаг назад, и Митькин кулак пролетел мимо, а сам он чуть не упал.

— Ах ты так? Так, да? — мигом освирепел он и, размахнувшись еще сильнее, кинулся на меня, чтобы предупредить отскок.

Но я на этот раз и не отскочил, как он думал, — сзади была лужа, — а нырнул под удар, то есть быстро присел, пропуская его над самой головой. Как Борис!

И дальше случилось то, чего я и сам не ожидал: Митька, стремительно пролетев мимо меня и не удержавшись, со всего маха шлепнулся прямо в лужу.

— Ур-рр-ра! — раздалось вдруг сверху. В форточке, высунувшись чуть ли не по пояс и рискуя вывалиться наружу, торчал Сева и изо всех сил бил в ладоши: — Ур-рр-ра!

— А-а-а! — орал, барахтаясь в луже, Митька. — Убью-у! Убью-у-у! — Все лицо у него было залеплено грязью.

Я испугался и, не разбирая дороги, бросился вон со двора.

Я без отдыха проделал весь путь до школы, влетел в свой класс и только тогда почувствовал себя в безопасности.

Жора спросил:

— Ты чего это?

Я вдруг вспомнил залепленную грязью рожу Митьки и, давясь от смеха, все рассказал.

Лили не было, и мне отчего-то сразу же сделалось тоскливо.

На последнем уроке учительница сказала:

— Ты, Строганов, живешь рядом с Лилей Савиной. Передай ей домашние задания. Она же тебе помогала.

Я сначала обрадовался, но потом нахмурился: к Лиле надо идти мимо Митькиной голубятни. Попросил Жору, когда шли домой:

— Знаешь что, отнеси ты ей задания, а?

— Это почему?

— Да понимаешь ли… мне очень некогда!

Жора согласился, а я, напряженно следя, не выйдет ли из ворот Митька, юркнул в свое парадное.

Не успел раздеться, как прибежал Сева, стал прыгать, хохотать и показывать, как я здорово трахнул Митьке.

«Да я его вовсе и не трахал!» — хотел было признаться я, но смолчал: было все-таки лестно, что Сева думает так.

— Знаешь, — захлебывался он, — Рыжий, как трубочист, был весь черный от грязи! Ух, здорово ты ему! Ух, здорово!

Я нахмурился: здорово-то здорово, да теперь этот дурак будет еще больше приставать. Сам же виноват, а вот начнет теперь… И я сказал строго:

— Ну ладно, довольно. Ты мне лучше вот что скажи: почему ко мне целых два дня не приходил?

Сева опустил голову.

— Чего молчишь-то?

— Сам знаешь… — пробурчал он.