Виктор Пушкин - Самая крупная победа

— Даже вот что: давай вместе! — И мы уселись за стол и стали писать отцу письма.

Я писал, что хочу стать сильным и ловким и поэтому решил поступить в боксерскую секцию. Это самый мужской вид спорта — ни одной девчонки там нет! Что писала мать, не знаю. Уж наверно, охаивала бокс. Но это неважно: пока ответ придет, я стану настоящим боксером.

На следующий день я едва дождался матери и впился глазами в ее озабоченное лицо. Не разрешит! Что-то нехорошее сказали!

— Ну, мам?

— Не знаю, — со вздохом ответила она, медленно снимая пальто. — Видела я как-то этот ваш бокс в кино, страшным он мне показался…

— Да нет же, мам, нет! — почувствовав, как в душе начинает расти надежда, нетерпеливо перебил я. — Ты не об этом, а лучше о том, что… ну как тебе ответили на фабрике, расскажи! Только честно, не обманывай.

— Ну что ответили? — как бы разговаривая сама с собой, снова вздохнула она. — Ответили, что я ничего не понимаю и что это совсем не то, что я думаю.

— Правильно, не понимаешь! — весь дрожа от радости и уже чувствуя горячую благодарность к незнакомому мне физоргу, воскликнул я. — Конечно же, совсем не то! Зря ты только отцу написала… Ну, дальше, дальше!

— Ну что ж дальше? Потом он сказал, что для мужчины… для будущего мужчины это очень и очень полезно… — все так же задумчиво продолжала мать. — Что это дает много сил, выносливости и воспитывает храбрость и твердость характера. — Она слепо посмотрела на меня. — Что ж, походи, позанимайся немного, посмотрим, может, и впрямь это будет для тебя хорошо. Ведь, откровенно-то говоря, у тебя всего этого как раз и не хватает.

Я хотел было обидеться: как это так — не хватает? Но смекнул, что, пожалуй, не стоит. А мать продолжала:

— Да, кстати, поменьше без дела по двору болтаться будешь. — Она повесила пальто, испуганно обернулась. — Только смотри, как следует гляди, пожалуйста, чтоб тебе там как-нибудь нос не своротили!

— Да что ты, мам! — стараясь не показывать радости, воскликнул я, подбежал к шкафу и выбрал себе поновей трусы и майку, которые с этого дня будут считаться только тренировочными и лежать в особом месте. — Да этого же никогда не бывает!

— Не бывает, не бывает, а я слыхала…

В эту самую минуту дверь вдруг отворилась и в комнату с шумом ворвался Сева.

— Ой, опять забыл постучаться! — заметив мать, растерянно остановился он, а потом увидел, что его никто не ругает, спросил, жалобно глядя на меня круглыми глазами: — Уже едешь, да? Возьми и меня с собой.

«Ни за что!» — отводя от него взгляд, подумал я и с надеждой посмотрел на мать, которая, словно поняв меня, торопливо сказала:

— Ни в коем случае! Ни в коем случае! Ты сначала пойди и спросись у своей мамы. Вот если она разрешит, тогда еще…

— Да разрешит! — уверенно воскликнул Сева и умчался.

Я покосился на разложенные на обеденном столе тетради и учебники — не все успел выучить! — бросил взгляд на часы.

— Ну что ж, мам, тогда я поеду, а? — сказал я, хотя до начала тренировки было добрых три часа.

— А уроки все сделал?

— Чего? — Я всегда переспрашивал, когда не знал, что ответить сразу. — Да вообще-то немножечко осталось. Но я… я, честное пионерское, приеду и обязательно доделаю, ладно?

— Ну хорошо, — согласилась она.

В дверь громко постучали. И в комнату вместе с Севой, у которого было нахмуренное лицо и красные глаза, вошла его мать. Ее во дворе звали не по имени, а по фамилии: «Денежкина». Такая толстая, маленькая и ужасно крикливая тетя. Она строго спросила меня, где то место, куда мы собираемся пойти.

Сразу смекнув, в чем мое спасение, я расписал как мог страшнее, сколько нужно ехать, сколько потом идти — два раза улицу переходить! И она, ахнув, сразу же заругалась на Севу, что он вечно выдумывает всякие глупости, что ему так далеко от дома заезжать нельзя, но что уж если ему очень хочется, то он может проводить меня до метро.

— Да неужели же поближе таких кружков нету? — с возмущением обратилась она ко мне, будто я был виноват, что Дворец спорта находился так далеко от нас.

— Нету… — не зная точно, есть или нет (хотя потом оказалось — сколько хочешь!), ответил я и торопливо крикнул: — Ну, я поехал, ма! — и шагнул к двери.

— Нет, нет, пальто! — взглянув в окно, засуетилась она.

Пришлось подчиниться. Надев пальто и боясь, как бы мать не передумала, я толкнул Севу за дверь и сам юркнул вслед за ним.

Да ты не горюй, — по-мужски, без всяких там сюсюканий утешил его, когда мы вошли в метро и направились к кассе, чтобы разменять для автомата на пятачки гривенник. — Я тебе все буду показывать, что сам узнаю. Так что через неделю-другую мы с Митькой и рассчитаемся, понял?