Сергей Григорьев - Александр Суворов

Главная тяжесть атаки снова выпала на правое крыло союзников. Французы, как и вчера, сопротивлялись отчаянно. На левом фланге Мелас атаковал французов слабо, хотя перед ним находилась всего одна бригада. Вопреки приказанию, Мелас удержал при себе резерв, когда поддержка потребовалась правому крылу. Ослушание Меласа подвергло опасности всю армию. Не поддержанный вовремя, Багратион не мог развить своего успеха на правом берегу. Суворов покинул линию огня задолго до окончания боя. Макдональд удержался на правом берегу.

Спустилась ночь. Бой затих. По обе стороны реки пылали бивачные огни. Темная река разделяла противников. Суворов ночевал на расстоянии трех верст от реки. Вечером он всех испугал своим расслабленным видом; боялись, что он занемог. Особенно удивило то, что к ослушанию Меласа Суворов отнесся, видимо, равнодушно.

На 19 июня Суворов не дал новой диспозиции. Осталось в силе прежнее расписание маршей преследования. Общее расположение сил союзников не изменилось, только Меласу было подтверждено подчеркнуто строгое приказание отправить резервную дивизию Фрелиха к средней колонне. Резерв теперь был в распоряжении генерала Ферстера.

Суворов и на Треббии не изменил своему обыкновению – после сна обливаться холодной водой – и накануне только сердился:

– Мертвая вода! Неужели во всей Италии нельзя достать двух ведер холодной воды?

Сын хозяина, черноглазый Джованни, с удивлением смотрел по утрам на важного русского генерала, которого на дворе солдаты в два ведра окатывали водой. Стояла знойная погода, и даже ночи не приносили прохлады. Вода в фонтанах была теплей парного молока. После обливания Суворов босиком бегал по замощенному каменными плитами двору. Мальчишка принялся бегать с русским генералом взапуски.

– Довольно! – сказал Суворов по-итальянски. – Пойдем, Ваня, пить со мной чай!

Джованни-Ваня согласился. За чаем Суворов достал из мешка небольшую поджаренную рыбку и сказал:

– Вот мне из России прислали рыбу. Она называется пряник. Пряники у нас водятся в самых холодных реках, таких холодных, что у вас тут и в помине нет! Попробуй и скажи: хороша ли наша рыбка…

Ваня-Джованни откусил рыбе голову и, подмигнув Суворову, спросил:

– А почему, синьор, русская рыба-пряник пахнет медом?

– Потому, – ответил Суворов, – что в России у нас реки наполнены медом и молоком, а берега у них кисельные… А по берегам растут белые деревья. Стволы у них – из рафинада, а листья – зеленый чистый леденец. Подует ветер – листья зазвенят серебряными колокольцами.

Джованни рассмеялся:

– Таких рек не бывает! А эта рыба просто испечена из муки с медом!

– Нет, право, так, – уверял Суворов, – пряники водятся у нас в живой воде!

Вечером, когда стемнело, мальчик тайком ото всех вывел из хлева осла и, захватив два кожаных ведра для воды, отправился в горы. Чуть светало, когда он вернулся домой с ведрами воды, взятой на самой высокой горе. Вода в этом ключе так холодна, что в ней могут жить даже форели, и по берегам ручья не растет трава, – то был ключ родниковой воды, вышедший из недр земли.

Джованни дождался, когда Суворов проснулся, и предложил ему попробовать «живую» итальянскую воду. Сам он скинул штанишки, чтобы подать синьору генералу пример.

– Не бойтесь, синьор, я тоже буду купаться!

Как ни крепился Суворов, а выскочил из-под ледяной воды, когда его окатили из ведра на дворе.

– Живая вода! Живая! – кричал он. – Довольно!

– Еще! Еще! – кричал Джованни, приплясывая и разбрызгивая воду.

Его тоже окатили.

Посинев и стуча зубами, мальчик сказал:

– Синьор, вы видите, и в Италии есть живая вода!

– Да! – согласился Суворов. – Ты убедил меня. Не знаю, чем и как отблагодарить тебя.

– Синьор, – ответил Джованни, звонко смеясь, – когда вы вернетесь домой, возьмите бочонок побольше, наполните его медом из самой холодной русской реки и напустите в него самых крупных пряников, только не жарьте их, а живыми. И пришлите мне. Я их выпущу в ручей на горе и разведу в нем русские пряники. Наверное, они у нас приживутся!

Суворов рассмеялся и обещал исполнить желание маленького патриота.

Купание в живой воде воскресило в памяти Суворова то, что он безнадежно пытался пробудить накануне. Вольно дыша, в легком полузабытьи, он ощутил запах московского леса… Цвели липы на опушке, и пахло медом. Только что прошумел дождь. Сосны и ели сурово и торжественно кадили ладаном смолы. Тонкие веселые березки, соревнуясь с елью и сосной, вздымали над ними на десятисаженную высоту прозрачные вершины. Солнце стояло высоко, и мокрая листва берез казалась хрустальной – блистала, переливаясь и сверкая. От вчерашнего недомогания не осталось и следа.