Лилли Промет - Девушка в черном

Мартти добавил в коллекцию еще один, чуть подлиннее:

— Давно уже кончилась вторая мировая война. Рыбаки спокойно ловили рыбу в Финском заливе, вдруг из моря поднимается подводная лодка очень старого образца. Таких еще и в 14-ом году не было. Открылся люк покрытой ржавчиной и ракушками рубки, высунулся страшно заросший волосами седой человек в капитанской фуражке и крикнул: «Эй там, на баркасе! Вы кто?» — «Эстонцы-рыбаки», — ответили с баркаса. «А война уже кончилась?» — «Ты что, не знаешь? — изумились рыбаки и решили подшутить: — Нет еще!» — «Погружение! — скомандовал капитан подлодки и, прежде чем захлопнуть люк, пробормотал: — Ну и сволочь этот Бисмарк!»

Подбородок Мартти украшала коротенькая бородка на резинке, и ребятишки дергали за нее с восторгом. Но тут нашли, что настало время, затоптали окурки каблуками в землю, и вечер начался.

Публика переживала спектакль душой и телом. Если актер забывал слова роли, ему подсказывали из зала — пьеса была известна вдоль и поперек.

На сцене говорила Ма́йе:

«— Но ты ведь все-таки крещеный?

А Н Т С. Совершенно не помню. Но оспа привита, рубцы-то видны».

Народ в зале смеялся.

— Что он сказал? — спросила мать милиционера Хельментина у своей соседки.

— Я не расслышала, — ответила та.

— Чего же ты смеешься, если не слышала?

— Громче! Не слышно! — кричали из задних рядов.

Чтобы быть услышанным и в задних рядах, исполнитель роли Микумярди напряг голос, который от этого стал совсем тоненьким.

Ему крикнули из зала:

— Ионас, а ты не кастрат?

— Нет! — ответил Ионас со сцены, прервав на полуслове текст пьесы.

Все единодушно рассмеялись, затем спектакль благополучно продолжался.

Когда пришло время танцев, скамейки переставили с середины зала вдоль стен, и старые рыбачки расселись на них.

Детишки с разбегу скользили по полу, и приходилось то и дело одергивать их.

Оркестр уже находился на месте: четыре гитары и барабан. Это были столичные мальчики, работавшие под битлсов. Они старательно и с большим упоением производили весь свой шум и трескотню. Играя, они прыгали и суетились так, что хвост рубашки вылезал из брюк.

Но старухи-рыбачки прикрывали рот руками, чтобы скрыть усмешку, и считали, что музыканты вялые и похожи на отнерестившуюся рыбу. А молодежь танцевала с большим удовольствием, и у девушек, размахивавших руками и ногами, в глазах горело голубое пламя.

Старики требовали вальса, и когда добились своего, встали все старухи побережья, которые хоть сколько-нибудь еще могли передвигать ногами. И если мужики отказывались, танцевали сами, «шерочка с машерочкой». Некоторые партнерши случались такие полные, что не могли как следует обхватить друг друга. Они всегда танцевали, на всех праздниках и вечерах, какие только бывали тут на побережье, и отплясывали так, что дом дрожал.

Мартти пригласил старую Саару, наряженную в черное кружевное платье. Это получилось очень мило, и щеки Саары раскраснелись, как яблоки.

Паула танцевала с Танелом.

— Как тебе нравится мое платье? — поинтересовалась она, и Танел нашел, что оно очень красивое. — Серьезно?

— Честное слово.

В субботу Паула купила билеты в кино, ждала, но Танел не пришел.

«У меня ведь есть и другие дела», — заметил Танел.

Паула надула губы, но сердиться долго оказалась не в состоянии.

Те, кто сами не танцевали, а лишь глазели, как танцуют другие, считали, что Танел и Паула прекрасная пара, но парни, кучкой жавшиеся у дверей, нашли, что кружевные сети Паулы не удержат такого малого. Еще произносили имя Саале и делали при этом многозначительное лицо.

Одна старуха вроде бы знала, что Саале была в городе торговкой, но проворовалась и до сих пор не осмеливается показаться на люди.

— Откуда ты-то все знаешь? — недовольно заметила другая. На побережье недолюбливают тех, у кого слишком длинный язык.

Луна, это солнышко холостяков, смотрела улыбаясь, как жены тащили мужей по домам. Хельвин мужик вообще не разбирал дороги. Хельви была печальна и терпелива, а сонные дети плелись за нею следом. Далеко впереди одиноко шел Ионас, и среди ясной ночи была слышна знакомая песня:

А под одной отдаленной сосной терпеливо стояла девушка. Когда наконец на крыльцо Народного дома вышел парень, которого она ждала, девушка окликнула его: