Семен Бабаевский - В труде и учебе

Вечерело. Солнце прикоснулось к земле, и небо на горизонте вспыхнуло ярким пламенем. Митя смотрел на закат, глаза сами счастливо закрывались. Он уже не мог устоять против сна.

— Вася, мне спать хочется, — сказал он тихим голосом, не в силах сидеть на ярме.

— Ну что ж, полезай на воз, — согласился Вася. — Для начала хватит с тебя и этого.

Укладываясь на разостланную бурку, Митя шептал:

— Вася, а ты бате не скажешь, что я упал?

— Конечно, нет. Спи. И галстук не снимай — так с ним и приедешь в станицу.

Весь остаток пути Митрусь спал, а Вася и Зина сидели на грядке, свесив ноги, и смотрели на затянутую вечерним холодком степь.

— Ничего, — рассудительно говорил Вася. — Подрастет — всему научится. У Митруся есть желание. А желание — это самое главное. Вот и у меня есть одно желание. Когда я вырасту большим, знаешь, кем я буду?

— Кем?

— Председателем нашего колхоза. Не веришь? Думаешь, не сумею? Вот тогда посмотришь!

Зинуша не только верила, она готова была принять его мечты за действительность. В вечернем сумеречном свете глаза ее слегка затуманились, она слушала Васю, боясь взглянуть на него.

— Вася, — ласково заговорила Зина, — давай в самом деле никому не скажем, что Митя падал с ярма.

— Какой разговор! Конечно. Зачем же человека в позор вводить? Сегодня он упал, а завтра не упадет… Это же наука!

Они снова замолчали. Сидеть так, любуясь красками вечера, им было и весело и приятно. А вечер уже ложился на поля. Сильнее сгущались сумерки, потух закат, и на темнорозовом горизонте слабо рисовался хорошо знакомый силуэт станицы.

Гриша Дорофеев был недоволен. Сбор пионерского звена прошел вяло, неинтересно. Худощавый, маленький Алеша Уклейкин долго читал по бумажке свой доклад о походах и путешествиях по родному краю. Он часто запинался, перевирал слова, а раза два или три совсем умолкал, так как не мог разобрать написанное.

— Подождите, я сейчас, — с виноватым видом говорил Алеша и отходил к окну. — Почерк у меня очень мелкий, свету мало.

— Мы подождем, нам не жать-бежать! — со смехом отвечали ребята и предлагали Алеше принести лупу или микроскоп.

К концу доклада ребята совсем заскучали и занялись своими делами.

Кто копался в сумке, кто мастерил из бумаги голубей и самолетики, а вихрастый смуглый Степа Прохоров и Дима Белов начали так откровенно зевать, что Алеша сразу пропустил полторы страницы своего доклада.

Наконец он дочитал его до конца. Гриша сказал, что теперь надо задавать вопросы и высказываться. Пионеры молчали, и только Степа Прохоров заметил, что всё очень ясно и вопросов нет.

Гриша Дорофеев сокрушенно вздохнул: недаром говорят, что в их втором звене нет никакой активности, — и объявил сбор закрытым. Пионеры оживились и повскакали из-за парт.

— Ребята! Айда на Быстрянку! — воинственно выкрикнул Степа и, перекинув сумку с книжками через плечо, первым выскочил за дверь.

В классе остались один лишь Гриша да Алеша Уклейкин. Алеша торопливо засунул в карман свой злополучный доклад и потянул вожатого звена за руку:

— Гриша, а Гриша! Пойдем и мы на речку. Знаешь, что там Степа Прохоров затевает…

Гриша вспыхнул: этот Прохоров совсем не интересуется пионерской работой и хуже всех ведет себя на сборах. Да еще его дружок Дима Белов. Все видели, как они зевали сегодня во время доклада.

— Говорил — не умею я доклады делать, — признался Алеша.

— Что значит «не умею»! А если по плану требуется! — оборвал его Гриша и сказал, что сегодня же поговорит о Прохорове и Белове со старшим вожатым.

— А его нет. Он еще вчера в район уехал, — напомнил Алеша. — За спортинвентарем.

Мальчики вышли на улицу.

У школьного крыльца стояла подвода. Старшеклассники снимали с нее тяжелую, обитую кожей «кобылу». Им помогал скуластый широкоплечий парень в черной матросской куртке с золотыми пуговицами.

— Смотри! — шепнул Грише Алеша Уклейкин. — Василий Андреевич вернулся. Будешь с ним разговаривать?

Но старший вожатый, он же и преподаватель физкультуры, сам заметил ребят.

— Как сбор, Гриша? — спросил он.

Гриша уныло махнул рукой.

Василий Андреевич подошел к мальчику:

— А ну-ка, что случилось? Говори!