Александр Кононов - Верное сердце

Столица в те дни была барометром, безошибочно показывающим бурю.

На 14 февраля намечена была уличная демонстрация студентов.

Накануне этого дня профессор Владимир Владимирович произнес на собрании семинара речь, в которой он, решительно отказавшись от академических формул, горячо призвал студентов выполнить завтра свой гражданский долг — выйти на улицу!

Академисты из университета исчезли.

Остальные были за демонстрацию. Это казалось тем более знаменательным, что все знали: на основе законов военного времени в них будут стрелять.

И — ни одного голоса против!

Но разногласия между студентами были. Сторонники Притулы и Трефилова стояли за то, чтобы двинуться колонной через весь город к Государственной думе — в ней они видели уцелевший оплот гражданских свобод.

Группа, в которую входил Шумов, призывала идти не к Таврическому дворцу, а к рабочим, чтобы, соединившись с ними, организовать общую демонстрацию.

Для споров, однако, не оставалось времени…

Студенческий комитет вынес решение: демонстрацию в интересах возможно большей ее массовости не дробить, а выйти на улицу сплоченно — до Невского, где каждая из групп имеет право действовать самостоятельно. Придя к такому решению, комитет знал: студенты будут разогнаны полицией задолго до той минуты, когда они разделятся на два потока. Независимо от этого самый факт многолюдной демонстрации и ее разгон вызовет в стране отклик и в какой-то мере скажется на развитии событий.

Увы, демонстрация не была многолюдной!

Когда студенты вышли из университета, Гриша — он был в первом ряду — оглянулся и прикинул на глаз: демонстрантов было не больше двухсот человек.

Правда, среди них оказалось несколько офицеров, — это почему-то всех воодушевило: оказывается, даже призванные в армию студенты, скованные военной дисциплиной, решились сегодня открыто выступить против царизма.

Колонна студентов на Университетской набережной сразу же наткнулась на пожилого, тучного городового; его, видно, тоже поразило — только по-иному — участие в демонстрации офицеров. Сперва он как будто растерялся, а потом принялся довольно бестолково орать и даже вынул револьвер:

— Имею приказ! Против военных немедленно применю огнестрельное оружие!

Три прапорщика торопливо вышли из рядов и, высоко задирая ноги, зашагали куда-то в сторону, через косые сугробы, которые февральский ветер намел у решетки сквера.

Городовой, оправившись, орал неистово — до тех пор, пока студенты не поравнялись с Дворцовым мостом. Тогда полицейский утих и спрятал наган в кобуру. Это объяснялось очень простой причиной: у моста кончался вверенный ему участок. Дальше начиналась территория другого постового.

Студентов за это время стало, однако, еще меньше.

Пройдя мост, многие демонстранты предусмотрительно пошли по тротуару — что, как известно, законом не возбранялось.

Но тут их встретил новый городовой, который орать не стал, а, засвистев пронзительно, куда-то побежал.

Странно было видеть, как нарядные конвойцы, стоявшие на часах у Зимнего дворца, не тронулись при виде демонстрации с места, они как будто старались даже не глядеть в ее сторону. Впрочем, так и полагалось вести себя часовым.

Полиции не было пока видно, и студенты беспрепятственно подошли к Невскому.

Вот тут-то и сказались последствия полицейского свистка и бегства городового.

Наперерез студентам бежал по улице целый взвод пеших полицейских с обнаженными шашками.

Притула (он шел почему-то в штатском — в черном пальто со щегольским котиковым воротником) скомандовал негромко:

— Рассеяться всем и потом — боковыми улицами — сойтись у Гостиного!

К нему сейчас же подскочил городовой:

— Господин! Немедленно удалитесь!

Притула презрительно пожал плечами, но ушел — в сторону Мойки.

То, что произошло после этого, походило на какую-то нелепую игру: городовые гонялись за студентами в одиночку, изредка ударяя их по спинам шашками, плашмя. Раненых не было. Городовые выглядели в своих стеганных на вате шинелях очень неуклюжими и тяжелой рысью продолжали бегать по улице.

Вдруг в игру вступил старенький отставной генерал; трясясь от гнева, он принялся кричать с тротуара:

— Мальчишки! Безобразие! Расстрелять всех по законам военного времени!

Даже полицейские приостановились, заслышав этот крик.

Воспользовавшись этой заминкой, студенты снова соединились в колонну — и как мало их оказалось! Десятка три… не больше… Не было видно ни Притулы, ни Трефилова.