Юзеф Принцев - Скачу за радугой

Вениамин и Людмила свернули с асфальта на шоссейку; сразу стало темней, и Вениамин включил фонарик.

Людмила сбросила туфли и, держа их в руках, шла сбоку дороги, по траве. Она притоптывала босыми ногами и тихо смеялась.

— Ты что? — направил на нее фонарик Вениамин.

— Трава… — зажмурилась от света Людмила. — Пальцам щекотно!

— Слушай, Люсь… — помолчав, сказал Вениамин. — Ты, оказывается, веселая. И танцуешь здорово! А в лагере совсем другая. Почему?

— Чудак! — опять засмеялась Людмила. — Там ведь не танцы. Работа!

Она, пританцовывая, запела модную песенку.

— А у тебя правда хороший голос! — заметил Вениамин.

— Был! — отмахнулась Людмила и запела еще громче. Потом замолчала и, чуть слышно вздохнув, сказала: — Ты бы слышал, как я раньше пела! Мне в консерваторию советовали поступать.

— А ты что же?

— Я-то?.. — не сразу ответила Людмила. — А я работать пошла. И на вечерний, в педагогический.

— Почему?

— Потому.

Больше она не пела, и так, молча, они дошли до лагеря.

У ворот Людмила надела туфли, сразу стала выше ростом, походка у нее изменилась. Они прошли по главной аллее мимо щитов с пионерскими девизами и остановились у тропинки, ведущей к дачам вожатых.

— Надо бы палаты обойти, — сказала Людмила.

— Да спят все! — махнул рукой Вениамин.

— Вообще-то тихо, — прислушалась Людмила. — Но мало ли…

— Я проверю.

— Честно?

— Честное пионерское!

— Ладно! — засмеялась Людмила. — До завтра!

Тяпа объелся. Как сытый удав, лежал он на койке и переваривал три порции макарон с сыром и ватрушки с творогом. Чай был не в счет. Заснуть после такого ужина было невозможно, и Тяпа объявил о своем решении сегодня же ночью унести с хоздвора доски.

— Сейчас двинем! — отдуваясь, распорядился Тяпа. Ребята согласно промолчали. Только Генка сказал:

— А как же дядя Кеша?

— Сторож, что ли? — отозвался Тяпа. — Дрыхнет без задних ног!

— А если проснется? — спросил Шурик.

— Чего ему просыпаться? — пренебрежительно скосил на него глаза Тяпа. — Ночь на дворе!

— Так ведь он ночной сторож! — заметил Шурик.

— Серый ты, Шурик… Как тундра! — лениво отозвался Тяпа. — Думаешь, почему он ночной называется? По ночам спит. На улице. А если днем, в помещении, то дневной!

— Ну, а вдруг? — заупрямился Шурик.

— Вдруг да кабы! — отмахнулся Тяпа. — Пока он в тулупе своем разберется, мы уже на коечках храпеть будем.

Никто больше возражать Тяпе не стал, и все замолчали.

Генка не выдержал:

— На него же подумают!

— Отбрешется! — зевнул Тяпа.

— А если его за это под суд? — сжал кулаки Генка.

— Под суд! — хмыкнул Тяпа. — Доказать еще надо!

Генка отвернулся к стене и замолчал.

— Ты только не вздумай шум поднимать! — пригрозил Тяпа. — Накроемся, с тебя спросим. Слышишь?

Генка ничего не ответил. Он лежал и думал о том, что если нарушит клятву, то предаст ребят и задуманное ими дело, если же промолчит, то никогда больше не сидеть ему в сарайчике у дяди Кеши, не вдыхать запах смолистой стружки и разогретого столярного клея, не видеть дяди Кешиных сильных и бережных рук, и пусть он не тот плотник, что ставил деревянные обелиски на неизвестных могилах, все равно, предавая дядю Кешу, он предаст и того, неизвестного ему старика.

Генка вскочил с койки и направился к двери.

— Куда? — встревожился Тяпа. — Держи его, пацаны!..

…Преследователи выскочили из дома сразу вслед за ним и кружили вокруг, зная, что убежать далеко он не мог. В их глазах он уже был предателем, но думал сейчас не об этом, а о том, как выбраться из ловушки и совершить задуманное.

Он сделал неосторожное движение, хрустнула под ногой сухая ветка, темные фигуры бросились к дереву, он прыгнул в сторону и упал, споткнувшись о чью-то подставленную ногу. Луч фонарика ослепил его…

— Руки ему за спину! — скомандовал Тяпа и погасил фонарик.

Конь шагнул к лежащему на земле Генке, но перед ним встал Пахомчик.

— Ну, ты… — угрожающе сказал он.

Конь попятился. Пахомчик помог Генке подняться и обернулся к Тяпе.

— За что ему руки ломать?

— Продать хотел! — запыхтел Тяпа.

— Много ты знаешь! — буркнул Пахомчик. — Он с нами пойдет.

Откуда-то из темноты вынырнул Шурик и встал рядом с Генкой. Так они и пошли: в середине — Генка, с боков — Пахомчик и Шурик. То ли сторожат, то ли оберегают — понимай как хочешь! Генка догадывался, что Пахомчик вступился за него, чтобы дать ему последнюю возможность оправдаться перед ребятами. Предательства ему не простили бы.