— Тише ты, чорт! — услыхал Толя чей-то шопот и почувствовал, как чьи-то мокрые, с налипшим на них песком пальцы зажимают ему рот. — Молчи, а то попадемся. Ты из какой школы?
— Из восемьсот десятой, — прошептал Толя.
Он не мог себе представить, куда он попал в своем новом костюме. Кругом была непроглядная тьма.
— И я из восемьсот десятой, — сказал мальчишка и, шумно втянув в нос воздух, добавил: — Сиренью запахло. Это ты, что ль, надушился?
— Нет, я не душился, — ответил Толя и вдруг тихо вскрикнул.
На него из люка упал его новый знакомый. Он ударил Толю ботинком по голове и с шорохом поехал по угольной горке вниз.
— Ты живой? — сдерживая смех, спросил он.
— Живой, — сказал Толя. — А там еще не будут прыгать?
— Тише, вы! — прошептали рядом с Толей. — Тут, за стенкой, кочегар торчит. Я уж этого старика, наверно, час жду, пока он уйдет. А он все разговаривает сам с собой…
— Парамонов, это ты? — спросил Толя. — Как ты сюда попал? У тебя же ведь билет?
— Я. А это ты, Толька? — засмеялся Юра. — Билет у меня в кармане. Так интереснее! Тсс! Не смейтесь! Он совсем рядом.
И действительно, Толя справа от себя услышал старческий голос. Кочегар пел дребезжащим тенорком:
Ванька-ключник, злой разлучник,
Разлучил князя с женой…
— Что это за песня? — спросил Толя.
— А кто его знает! Он уж тут без вас, наверно, песен двадцать мне пропел…
Вдруг Толя зажмурился. Перед ним распахнулась дверь, и в угольную яму брызнул ослепительный электрический свет. На пороге, в зимней шапке-ушанке, в валенках с калошами из красной резины, стоял старик с лопатой в руках. Толя сразу его узнал. Это был Савелий Яковлевич. Не заметив ребят, сидевших в углу, он поддел лопатой уголь и понес его к топке.
«Пропали! — подумал Толя и прижался к Парамонову. — Истопник нас поймает, поведет к директору, а там — родителей вызовут! Скандал будет! И хорош же я — куда залез!»
Истопник снова вернулся, но уже не с лопатой, а с кувалдой в руках и стал разбивать уголь. Кувалда взлетала над Толиной головой, и при каждом взмахе душа у него уходила в пятки. «Сейчас как трахнет по башке! Из-за танцев пострадаю!» Потом старик взял лопату, и через секунду Толя почувствовал, что его нога уже лежит на лопате и ее выносят на свет. Толя невольно отдернул ногу.
— Э-э… да тут кто-то есть! — вдруг сказал Савелий Яковлевич. — А ну-кось, давай… Постой, да вы, никак, втроем?
Толя вылез из ямы. За ним в котельной появились еще два приятеля. Под глазами и под носом у всех были черные разводы. Руки от угольной пыли казались обуглившимися.
— Вы зачем здесь сидите? — прищурив левый глаз, сердито спросил старик.
— На танцы, Савелий Яковлевич, торопимся, — бойко сказал новый Толин приятель, который затянул его в эту яму, и, улыбнувшись кочегару, как старому знакомому, сдвинул большим пальцем на затылок свою кепочку.
— На танцы? — Старик открыл топку котла и стал шуровать в ней уголь. Жаркое пламя дохнуло в ребячьи лица. — А кто ж с вами танцевать станет, когда рожи у вас, как у чертей?
— Это не беда! — Парамонов вынул из кармана большой платок и провел им по лицу. Платок стал черным.
— Да… не видят вас девочки, — покачал головой старик. — Намедни, на прошлом вечере, в этой яме у меня, наверно, человек десять сидело. Как вылезли оттуда в котельную, — мать моя родная! — я аж перепугался! Хотел было их к начальству, да что с ними, думаю, сделаешь! Дал им мыла, воды горячей, а вот полотенца не нашел. Это уж, видно, через директора придется просить, чтобы его специально для вас здесь повесили. Он меня сегодня вызывает, директор-то, и говорит: «Вы, Савелий Яковлевич, в нашей школе также являетесь педагогом. В райжилуправлении начинается учеба дворников и истопников, так что прошу посещать». А что, ребята, это педагогично будет, если я вас отпущу?
— Очень педагогично, — сказал, усмехнувшись, Парамонов. — По самой что ни на есть науке.
— Березовой бы тебе каши дать! — ответил старик. — В общем, мальцы, давайте так уговоримся: сегодня я вас пропущу, но чтобы это в последний раз! А как еще раз залезете — в сарай на два дня посажу.
— Честное слово, Савелий Яковлевич, в последний раз! — сказал Юра и подмигнул Толе — дескать, ну и старик, любо-дорого смотреть на него!
Тут же, в котельной, ребята вытряхнули пиджаки, почистили тряпкой ботинки и горячей водой вымыли руки и лицо.
Читать дальше