Борис Лобков - Зачем нам чучела?

План рушился в самом начале. Надо было что-то предпринимать.

Котька подошёл к смуглому моряку.

— Дядь, — сказал он, — проведите меня, пожалуйста, в порт. Мама уже там, а я задержался.

— К отцу? — спросил у Котьки моряк.

— Ага, — широко заулыбался Котька. (Папа говорил, что у Котьки и Сашки неотразимые улыбки.)

Моряк улыбнулся в ответ.

— А на чём плавает твой отец?

— На «Юрии Гагарине», — сказал Котька.

— Я не видел, парень, в порту «Гагарина». Он, кажется, стоит в Ильичёвске.

— Точно, — сказал Котька. — А я сейчас туда катером пойду.

Моряк показал охраннику большой бордовый с золотым гербом паспорт моряка загранплавания.

— А это кто? — спросил охранник, указывая глазами на Котьку.

— Это мой папа, — быстро сказал Котька.

Охранник посмотрел на моряка, моряк кивнул, и Котька оказался по ту сторону ворот, в порту.

— Ты хоть скажи, как тебя звать? — сказал моряк, когда они отошли от проходной.

— Котька… Котька Байда.

— А отчество?

— Алексеевич.

— Знаю я твоего родителя, — сказал улыбаясь моряк. — Мы с ним в мореходке четыре года трубили…

Они подождали у перехода. Синий тепловоз протянул три платформы с красными металлическими фермами, и шлагбаумы поднялись.

— Ну, мне сюда, — сказал моряк и показал рукой на серый танкер в глубине Хлебной гавани. — Отцу передашь привет. От Гасанова. Запомнишь?

Котька кивнул. Ему было радостно, что здесь, в порту, знают его папу.

Уже издали Котька заметил Вовку Сафонова. Портофлотовский катер «Пилот» стоял впереди греческого сухогруза, и на фоне его чёрного носа казался игрушечным — почти таких же размеров, как якорь «грека», выпущенный из шлюза на толстой ржавой цепи.

Когда Котька ступил на палубу «Пилота», он снисходительно посмотрел на Вовку, этого моряка, в котором форсу на целый океанский лайнер.

Из окна класса виден порт от нефтегавани до зелёных крыш судоремонтного завода. Сашка сидел на Котькином месте рядом с Герой и смотрел в окно. Он хотел найти катер, на котором сейчас Котька идёт в новый город, но белых катеров было много. Одни стояли у причалов, другие уходили за мол навстречу медленно ползущим к порту судам под иностранными флагами — это были лоцманские катера, третьи шли вдоль берега, развозя курортников по пляжам. Сашка смотрел в окно и завидовал Котьке. Изумрудное море искрилось, вдали колебался светло-коричневый берег. Воздух был таким чистым, что отсюда, с другого берега залива, были видны чёрные стойки поставленных в море сетей, и дальше — рыбачий совхоз: белые домики под черепицей, в одном из которых прошлым летом Сашка и Котька летом отдыхали с мамой.

— Байда, — сказала учительница, — почему ты смотришь всё время в окно?

Сашка повернул голову к доске и начал так смотреть на учительницу и так внимательно её слушать, что Клавдия Ивановна даже спросила:

— Байда, ты не болен?

— Нет, — сказал Сашка, вставая.

— Ну, садись.

Всё шло хорошо. На перемене к Сашке подошла его учительница и спросила как Сашкино здоровье.

— Болеет, — сказал Сашка. — Ангина. Лежит, не встаёт.

— А кто с ним?

— С ним? — переспросил Сашка.

— Я видела вчера твою маму, она сказала, что уезжает в Ильичёвск.

— Я с ним, — сказал Сашка. — Кормлю его, даю сок…

Учительница спросила, придёт ли в школу Саша в понедельник.

— Конечно, обязательно будет, — сказал Сашка. — Он уже ходит по комнате…

— Ты же сказал, что он не встаёт.

У Сашки стало жарко на макушке.

— Он когда лежит — тогда не встаёт, а когда встаёт — то ходит по комнате, — сказал Сашка. — Он будет в понедельник. Вот увидите. — И он начал уверять её в том, что Сашка обязательно будет в понедельник. Он так уверял учительницу, потому что она такая, что может после четвёртого урока прийти навестить больного Сашку, и сами понимаете, что может из-за этого получиться.

Весь следующий урок Сашка думал о том, где сейчас Котька.

В середине урока Гера подвинул Сашке записку. Сашка развернул её. В ней было три слова: «Ты — не Котька». Сашка поднял голову. Гера хитро улыбался. На рукаве у него была красная полоска, это означало — звеньевой. Ну, а если один из пионеров не явился в школу, послав вместо себя брата-близнеца, то звеньевому этого просто так оставить нельзя. Гера был вредным парнем. Сашка его знал по дому номер шесть на улице Жуковского. Там был большой двор, где мальчишки с трёх улиц обычно играли в футбол. У Геры единственного были настоящие бутсы. Может быть, он поэтому на всех покрикивал, даже на судью.