Сергей Иванов - Бывший Булка и его дочь

Попрепиравшись некоторое время, они выяснили наконец, что к чему.

— Я тут сижу, Лид, мне делать нечего…

— Выздоравливать!

— Ну это само собой… Короче, слушаю последние известия. А в них то и дело передают погоду… Ну чтобы мы наизусть учили, понимаешь?

— И чего? — Лида улыбнулась.

— Они, Лид, говорят: с Севера к нам проникли массы арктического воздуха…

— Оё-ёй!

— …который обладает необычной прозрачностью… Ясно?

— Не-ет…

— Жди меня в два сорок пять у выхода на ступенечках!

— Не, батянь…

— Ничего-ничего, успеешь! — И объяснил: — Я-то когда ещё тебя в Арктику отвезу. А тут пожалуйста, сама у нас…

Лида положила трубку и радостно поняла, что перерешить уже ничего нельзя. Надо торопиться…

Она живо сбросила форму, но тут сообразила — помчалась на кухню ставить воду для пельменей. А поставив воду, вспомнила — Севка: у них сегодня на вечер было назначено кино. Но раз она идёт в больницу сейчас, значит, вечером придётся делать уроки.

Странноватые времена теперь настали: уроки главней Севки…

Стоп! А не взять ли его с собой? Нет, батянька подумает… Да не должен он обижаться! Всё равно же по парку ходить. Она единым духом набрала Севин номер.

И тут Лида заметила, что она в одних колготах!

Был какой-то фильм о войне. Там офицер по телефону разговаривал с командующим. Командующий, конечно, не видел его, и всё же как только этот офицер услышал его голос, то сразу вытянулся по стойке «смирно».

То же примерно испытала сейчас и Лида. Севка не то что видеть её, он ни о чём таком и догадываться-то не мог. Однако она отошла и неудобно стала у холодной входной двери, чтобы не смотреть на себя в зеркало… Здесь как раз и появился Севкин голос. Но Лида уже была готова и уверенно, с лёгкой насмешливостью в голосе всё ему растолковала. Так она теперь стала с ним разговаривать. А Севка безропотно слушал. Лишь в конце она не удержалась:

— Только поешь, идём надолго!

День и правда оказался — каких не бывает. Но в школе и по дороге домой он оставался для Лиды невидимкой. Зато теперь она сумела рассмотреть всю его весеннюю прохладную грусть. Он действительно прозрачен был необычайно. Солнце сверкало ослепительно, но никак не могло досветиться до тепла, словно отражалось ото льда.

Сказать по правде, Лида слегка замёрзла. Ей надо было бы поддеть свитер, да он был старый, сто раз стиранный, с чинёными локтями… Был у неё в своё время и новый свитерок. Но Лида продала его. Одной довольно противной девице из восьмого класса. В каждой школе такие есть — «комиссионные кадры».

Лида рассталась со своим свитерочком за сумму совершенно несуразную — пятнадцать рублей. Зато Леночка (так звали ту девицу) сразу же отдала деньги. И Лида могла сама, без мамы, покупать передачи для батяньки…

Батянька разговаривал с Севой, они как-то сразу сошлись. А Лида… Признаться, было ей досадно. Хотелось, чтоб про её подвиг узнали. И похвалили. Это же справедливо! Чтоб батянька спросил… нет, лучше сама мама: «Ну, а где твой свитер-то?» — и вдруг всё поняла бы в одно мгновение!

Однако история со свитером так навсегда и осталась неузнанной. А что поделаешь!

Тут надо совершенно ясно отдавать себе отчёт в том, что далеко не за каждое хорошее дело приходит награда. И кстати, далеко не за каждое злодеяние приходит расплата. А мужество человека состоит в том, чтобы поступать хорошо не из-за боязни, а из чувства долга и совести.

Ты поступил хорошо — возможно, тебя и не заметят. Но к этой несправедливости надо быть готовым и не судить людей.

Трудная дорога. Лида только начинала свой путь по ней.

А дорога, по которой они шли сейчас втроём — Лида впереди, Бывший Булка и Сева чуть сзади, — была прекрасна. Парк, куда обычно пролезали сквозь дыру в больничной ограде, уже кончался, дичал. Они вышли неожиданно к спуску, внизу несмело вилась река… верней, речушка. Через неё переброшен был мост… верней, мостишка: для левой ноги — жердь, для правой — доска прогибучая.

— Батянь, а ты дорогу дальше знаешь? — спросила Лида.

— Знаю-знаю, шагай!.. — А чего там знать, дорога и дорога, назад повернём — потопаем к дому.

В другое время он бы не вёл себя так легкомысленно. Но всё дело в том, что он лишь три дня, как стал выходить на улицу. Хотелось гулять, вообще хотелось жить без конца.

Ему нравился этот неожиданно свалившийся мальчишка. Нравилось, что он таращится на Лидку и, чего там скрывать, неравнодушен. Это было сразу заметно по тому, как Сева напряжён, и по тому, как он высказывается — слишком для аудитории. Говорят, родители должны испытывать в таких случаях какую-то естественную ревность. Он ничего подобного не испытывал.