Сергей Иванов - Бывший Булка и его дочь

Опять зазвонил телефон. Мама и Лида невольно переглянулись, мама пожала плечами: конечно, подойди. Лида пошла в прихожую: в конце концов может же позвонить кто-нибудь ещё!

Услышала Надин голос! Спокойный. Впервые услышанный за последние две недели… Подосланный.

— Да неужели же вы не понимаете, что я не буду с вами разговаривать! — и сейчас же разъединилась. Трубка осталась у неё в руках. Из крохотного динамика выползал длинный гудок, растекался по полу клейкой лужей.

В прихожую заглянула мама:

— Что-то случилось? — И потом, словно бы и правда ничего не случилось: — Ох, я устала сегодня безмерно…

Такая обычная её фраза! Ну и уставай, пожалуйста. Батяньки нету — жалеть тебя некому!

Опустила наконец гудящую трубку, вошла в свою комнату. Даже непонятно, как это ей пришло в голову!.. Взяла бамбуковую палку для штор, вставила в дверную ручку. Заперлась, короче говоря!

Минута прошла в тишине. Лида стояла перед дверью и ждала. Сердце отдавалось в голове, в животе, где-то в коленках. Наконец мама сказала:

— Можно, Лида?

— Нельзя! — Разговаривать через дверь было намного легче — как по телефону.

— Это ещё что такое? — Она дёрнула дверь, но бамбуковая палка её не пустила. — Ну-ка не дури! Ты думаешь, что? Без отца…

— Это ты думаешь, что без отца! А я-то с отцом! Я-то его не предавала. Уходи отсюда. Не буду с тобой разговаривать!

Выкрикнув это, она села на диван, закрыла лицо руками.

— Лида! Перестань сейчас же! — Она ударила ладонью в дверь. Удар получился звонкий, но слабый — палка едва шевельнулась. Потом Лида услышала, что она плачет. — Лида!.. Лида! Ну я не могу сейчас одна.

— Ты всю жизнь одна!

— Какая ты жестокая!

— А я тебя больше не люблю!

Эти слова предназначались не ей, а Севке. Вернее, они и Севке не предназначались. Потому что Лида и Севка никогда о таких вещах не говорили.

«Я тебя больше не люблю!» — они вырвались из Лиды как самое грозное оружие. Но, вырвавшись, открыли такую рану, такая безутешная боль разлилась по душе. Она уткнулась в диван, закрыла ладонями уши и заплакала. Тихо, шёпотом, чтоб не услышала плачущая по ту сторону двери мать.

Долго ли, коротко ли, а всё же она успокоилась, вытерла глаза, нос посморкала. Хорошо бы ещё сходить умыться, да путь в ванную лежал по нейтральной чужой территории.

А здесь была её территория. Собственная… Вдруг с удивлением она обвела глазами свою комнату, эту свою территорию: стол для работы, шкаф с одеждой, диван — спать, будильник, маленький транзистор. Книжки, чтоб не скучно. Словно в каком-то батискафе, словно в космическом корабле, всё здесь оказалось устроенным для самостоятельного житья.

После всего тяжёлого, что случилось за этот день, Лида почувствовала облегчение.

Она взяла в руки транзистор, но не для того чтоб включать. Если отщёлкнуть кнопочки кожаного чехла, там будет надпись аккуратным чертёжным почерком: «Лидочке в день её первой круглой даты от мамы и папы». На самом деле это батянька придумал. И будильник тоже он: «Привыкай сама вставать, школьница!» И шкаф тоже он: «Нет, Марин. Её вещи, её и порядок. А неряхой будет, пусть краснеет перед мальчишками».

Сейчас-то Лида понимает: он её просто-напросто воспитывал. А тогда — ух ты, действовало.

И вот воспитал…

Ты не бойся, батянечка. Я-то тебя не брошу… Подумаешь, не узнала про больничные дела. Это же просто, ну… как бы неопытная. Вот и всё.

Тут она увидела под ярким снопом настольной лампы сиротливую «Физику». Так… Сколько у нас времени? Восемь двадцать? Ладно… Девять двадцать, десять двадцать. За два часа я уроки успею. Потом сразу спать. С этого дня, нет, с этой минуты режим до сантиметра… И никто мне не нужен, кроме батяньки!

Уже двенадцать дней, как его облучали.

Сперва Бывший Булка ничего не чувствовал. Приходил в кабинет, вокруг него настраивали аппаратуру, а он равнодушно наблюдал за привычной суетнёй. Кончались положенные минуты, он поднимался и уходил — с чувством выполненного долга, но без каких-либо приятных или болезненных ощущений.

И вот однажды он почувствовал… А может, это всё мнительность? Как-то, ожидая своей очереди на процедуру, он услышал разговор двух женщин: «Неужели не чувствуете?.. А я будто каша варёная. Эти лучи, они же во все органы попадают — по крови… Ещё вспомните меня».