Юлия Кузнецова: Помощница ангела

— И что мне с неё, деньги за дружбу брать? — мрачно спросила Ангелина.

— Зачем же деньги… Знакомства иной раз больше денег стоят.

Но Ангелина вечером рассудила по-своему. Ну, познакомится она с Алёниными одноклассниками. Ну и что, они сразу её трюфелями кормить станут?

Так ведь нет. И ежу понятно, она им неровня. А вот стать такими, как они… Быть с ними на равных. Тогда и приглашения в альпийский домик на лыжах покататься будут, и Максим Галкин, и креветки.

А чтобы с ними на равных стать, надо бросить сельскую школу и в их Рублёвскую гимназию пробиться. Там за обучение штуку баксов в месяц берут.

«Где взять денег?» — чуть не завыла Ангелина.

— Гелюшка! — снова послышалось из окна.

«А ведь всё из-за неё», — подумала Ангелина. Большая часть денег, заработанных Жанкой, уходила на лечение бабки. У бабки было плохо с сердцем и давлением, и Жанка постоянно привозила ей то дорогущие тонометры, то чаи для прочищения сосудов, то какой-то биокальций или биоцинк…

Ангелина как-то прочла на баночке: «Жир угря, 1800 р.» и присвистнула. Он что, обязательно нужен, этот жир? Остальные бабки как-то живут без жира. Это, в принципе же, нормально, чтобы у стариканов сердца болели. Им же, стариканам, скоро того… Ку-ку… Освобождать дорогу молодым и сильным.

— Каша стынет!

— Как же, каша, — прошептала Ангелина, просто лопаясь от ненависти к бабке, потому что вспомнила ещё кое-что.

Как-то бабка попросила проводить её до сельпо, потому что одной тяжело было этот геркулес проклятый тащить. А перед ними парень стоял, весь такой качок, в джинсах и чёрной майке, на шее — цепь, на лбу — очки солнцезащитные, и этого геркулеса десять кило запросил. А когда бабка вслед за ним всего три попросила, он, запихивая сдачу в карман, Ангелине подмигнул и говорит:

— Что, тоже собак на диету посадить решили?

Ангелина тогда только на улице сообразила, что он эту «кашу из желудей» собакам берёт, и выронила один пакет, а он порвался и рассыпался. И бабка опять занудела, зажужжала, а парень сел в свой «Форд» и уехал.

— Сейчас сама всё съем, Гелюнька!

— Да чтоб ты подавилась!

— Геля! — ахнула бабка.

Ангелина вскочила и пнула ведро ногой. Так яростно, словно хотела пнуть свой старый почерневший дом, чтобы он упал и развалился, как карточный.

— Ещё гелем назови! — проорала она, — или шампунем!

Она выбежала с участка, хлопнув калиткой.

А бабушка Татьяна Никитична всё стояла у окна и смотрела вслед внучке.

«И в кого она такая? — думала Татьяна Никитична, — вот Жанка, сразу видно, наша. На Катю-покойницу как похожа, вылитая. А эта… Злой заморышек».

Но тут же ущипнула себя за руку, расстроившись, как же это она так — о ребёнке? Значит, сама виновата, где-то недолюбила, где-то не доглядела. Она и правда больше любила Жанну, которая умела улыбаться сквозь усталость, хотя и ноги от целого дня в кафе отваливаются просто, и спину ломит, хоть вой. Но всегда приедет с лекарствами и с улыбкой доброй, которая дороже лекарств.

Татьяна Никитична принялась собирать по дому вещи, разбросанные Гелюшкой. Достала из-под кровати пижаму, прижала к носу. И запахло сразу родным, сладким, как пирожное, как в тот день пахло, когда им новость принесли, что дети в машине разбились. Катюня, доченька её, с мужем Сашей из Звенигорода ехали, а там поворот один нехороший, все там сталкиваются, ну и врезался в них «Камаз». Дождь ведь лил, не видно ничего.

— А Гелюшка маленькая была, — сказала Татьяна Никитична дому, который, в отсутствие Жанны, был её единственным молчаливым слушателем, — и спала. Губками чмокала. Дышала ровненько. А тут гром, молния вдруг! И она закричала. А я накрыла её всем телом и лежу над ней. А сама думаю, Господи, как же это, нет больше Кати моей, быть такого не может!

И она заплакала, прижимая к лицу пижаму Ангелины, а дом скрипнул где-то на потолке, словно утешая. И Татьяне Никитичне стало страшно жалко и себя, и Жанночку, всю измотанную и задёрганную в своём кафе на заправке, и дом этот покосившийся, старый, но родной, а больше всей ей было жалко этого злого заморышка, который, на что-то обидевшись, убежал из дома даже не позавтракав, и будет теперь голодный ходить, ох, больше всех Гелюшку жалко.