Эдуард Веркин - Облачный полк

Ничего.

Попрыгал-попрыгал, остановился, подергал.

– Забавно…

Саныч сел на лед.

– Гранату бы… – сказал я.

– Гранату нельзя, – пробормотал Саныч. – Лед поломает… ладно, ладно…

Саныч набрал воздуха, наклонился над лункой и крикнул в воду. Это неожиданно подействовало – леска натянулась. Саныч вскочил на ноги и тут же свалился обратно: его руку быстро втянуло в лунку по плечо.

Саныч покраснел. На лице у него возникло веселое и удивленное выражение, такого развития событий он явно не ожидал. Я зачем-то схватил его за ногу – испугался, что сейчас лед треснет и Саныча втянет под него. От этого мне стало смешно, что потом в учебниках напишут: героя-партизана утащила на дно огромная щука.

– Сейчас руку оторвет, – сказал с удовольствием Саныч. – Килограмм двадцать, не меньше! Придется бросить, а?

– Бросай.

– Бросаю!

Но Саныч не бросил. Он лежал на льду еще минут пять, не меньше. Охал, крякал, стучал кулаком и скрипел зубами.

Все-таки отпустил. Вытащил из-подо льда руку, стряхнул воду. Поперек пальцев шла красная борозда от лески.

– Сом, наверное, все-таки, – сказал он. – Его повадки. Все равно не вытащили бы такого. Ладно, пусть растет, в следующий раз поймаем.

Саныч счастливо вздохнул, поглядел в воду.

– Хорошо порыбачили… – Он улыбнулся, с рукава его полушубка капала вода. – И окуня взяли, и в конце тоже. Теперь и домой можно. Вечером будем окуней в печи жарить. Здорово!

Я стал собирать распрыгавшуюся рыбу. Некоторые окуни были еще живы; я ловил их, бросал в ящик, а они растопыривали перья, не хотели лезть, царапались колючками. Саныч рыбу не собирал, стоял над раскрытым ящиком, смотрел почему-то на противоположный берег, пустынный и высокий, пара кустов всего. Я тоже посмотрел, однако ничего интересного не увидел – берег как берег.

А Саныч вдруг отставил ящик и полез на косогор, наверх. Взбирался долго, глубоко проваливаясь в снег, съезжая назад в осыпях, но все-таки упрямо добрался до края, помахал мне рукой, перевалился за горизонт и исчез. Снег сливался с белым небом, склон был ровный, так что различить линию перехода было тяжело. В ящике вздрагивали еще не уснувшие окуни, пела зимняя тишина. Саныча все не было и не было.

Конечно же, я не уснул. Саныч храпел на своем топчане громко и счастливо. Громче только часы его тикали. Они висели на палке, торчащей из стены, светились зеленым фосфорным светом и чуть покачивались, когда Саныч начинал ворочаться.

Я думал. Это был первый эшелон, на который брали меня, до этого я только в разведку ходил, ну да еще пара мелких акций. А тут эшелон сразу! Есть о чем подумать…

Да и день случился беспокойный, как перед праздником.

Вчера с утра приходили от соседей, с востока, приносили батареи в огромных военных мешках, такие с парашютом сбрасывают. Сидели целый день у Глебова, думали, пищали и потрескивали рацией. Саныч тоже молчал, ходил с серьезным видом и два раза проверял оружие.

Все чего-то ждали. Видимо, пришло большое время. Наступление. Армия готовилась к броску на запад, и мы готовились ее поддержать. Саныч ходил в штаб на совещание. Потом снова чистили оружие, уже остервенело. Саныч проверял и свое и мое.

Заглянул Ковалец. Налегке, с кобурой на поясе, выбрит чисто и румянец, как у девушки. Улыбнулся – зубы белые-пребелые. Говорят, когда он в партизаны уходил, зубного порошка взял на три года. И щетки – щетки он сам делает из кабаньей щетины.

– Привет, оборванцы! – Ковалец зевнул. – Завтра вас тоже, кажется, с нами берут… Смотрите там, осторожнее, берегите портки, когда еще горячую воду встретим.

– Это точно, – кивнул Саныч. – Ты, Ковалец, все правильно сказал, воды горячей трудно найти. Обмывать тебя холодной придется.

Ковалец усмехнулся.

– Хотя и не придется вовсе, – продолжил Саныч. – Ты же с нахалкой идешь? Опасное дело: пух – и в лапшу.

Саныч презрительно поковырял в носу.

– Мамке-то письмо написал? – спросил Саныч. – Давай, я передам. Не переживай, скажу все как надо – пал смертью храбрых, но навсегда останется в сердцах своих товарищей как образец мужества и красоты.

Ковалец кивал, щурясь злобно.

– Да-да, – сказал он, когда Саныч закончил. – Все так и будет. Но тебе, конечно, обиднее. Вот-вот приказ должен подойти, звезда на грудь… И не дождаться! Ай-ай-ай! Ну, ничего, ты тоже не переживай – твоим родным перешлют все в коробочке. И приказ, и орден Ленина. А вообще… Вообще, я бы тебе, Фанера, конечно, навешал. За байку про геморрой. Но не буду. Пойду лучше подышу воздухом – он сегодня хорош.