Евгения Басова - Уезжающие и остающиеся (сборник)

Маме теперь на работу и с работы ходить в один конец шесть километров.

После ужина хозяйка затопила баню.

Баней оказался маленький домик на краю двора. В домике было тесно, жарко. Пахло распаренными листьями. Анна Ивановна нам сказала вдогонку:

– Венички в кадке найдёте, похлещетесь веничками.

Но нам было не до веничков. Пар стоял тучами, и было трудно дышать. В этом пару я своих рук не видела, и шампунь сразу куда-то провалился. Костя, невидимый мне, ныл, что он уже взрослый и не будет при нас с мамой раздеваться. Мамин голос уговаривал его:

– Как же ты один? Здесь нет душа. И ванны…

Мыться надо было в тазах. Смешиваешь воду – кипяток из большого бака и холодную из ведра, пригоршнями берёшь, брызгаешь на тело, а после намыливаешься вся, по мокрому. А потом снова пригоршнями берёшь воду в тазу, мыло смывать… А если у тебя вода кончилась, то снова кипяток разбавляешь холодной. А мыло пока глаза ест…

После бани на сеновал пошли.

Сеновал был в сарае – вроде как вторым этажом. На первом этаже хозяйка наша поставила какое-то ведро и сказала:

– Вот, если кому надо будет, сходите на ведро. Чтобы недалеко ходить.

Мы поднялись наверх по приставной лестнице. Она качалась подо мной, и я боялась забираться. Анна Ивановна уговаривала меня:

– Не бойся, не упадёт. Я её держу.

Я сомневалась:

– Она сломается…

Анна Ивановна отвечала:

– Я поднимаюсь по ней, меня выдерживает.

Хотя, я думаю, наша хозяйка была не намного тяжелее меня. Должно быть, она весила, как девочка лет тринадцати.

Наверху тоже всё было хлипко, шатко. Я пожалела, что мы решили спать на сеновале. И Анна Ивановна уже сколько раз предложила пойти в дом. Но Костя стоял на своём:

– Хотя бы на сеновале посплю… – говорит. – Хоть такой плюс от этой Липовки…

Сено было колючее, хотя наша хозяйка дала нам и одеяла, и какой-то коврик. Но твёрдые стебли царапались и через коврик. Мама и Костя оба ворочались, устраиваясь поудобнее. Сено шуршало. Я только подумала, что не смогу уснуть, – а дальше уже ничего не помню. Сильно устали мы в этот день – сон и сморил меня.

Просыпаюсь от какого-то резкого звука. Вроде как будильник. Кругом абсолютная темнота.

– Костя, выключи, – говорю.

Костя что-то мычит в ответ.

Потом слышу мамин голос:

– Это не будильник, это петух кричит.

Вот так, что ли, петухи кричат? За первым петухом второй, третий голос подал. И чего они разорались, ночь ведь ещё?

Но им, оказывается, и по ночам не спится.

Не поняла я, сколько их прокричало. Но когда каждый подал свой голос, наступила наконец тишина. Я только сказала себе: «Можно спа-а-ать…», как вдруг слышу, Костя говорит:

– Мама, мне нужно…

А мама ему отвечает:

– Анна Ивановна ведро поставила. Сейчас я с тобой спущусь…

Костя говорит:

– Да что я, маленький? Ты мне только телефоном посвети.

Мама взяла телефон как фонарик, светит на лестницу.

– Осторожнее, – просит. – Сначала нащупай ногой ступеньку, потом…

Костя перебивает, сердится:

– Я что, не знаю, как надо спускаться?

И вдруг как заорёт, и назад, наверх по лестнице! Она под ним так и запрыгала, затряслась.

Костя только что внизу был, а уже здесь. Дышит тяжко.

– Там, – говорит, – внизу кто-то есть.

Мама отвечает:

– Не может быть.

И зевает.

– Мне, – говорит, – через три часа вставать. Так что ты, Костя, давай сходи, куда собирался, и спать будем.

Костя говорит:

– Да я, кажется, передумал. Вовсе никуда я не хочу…

Только я уснула на нашем коврике – опять просыпаюсь. Костя не спит, ёрзает.

Мама говорит:

– Давай-ка спустись вниз, я тебе мобильником посвечу.

Костя в ответ:

– Да ну, не надо. Утро скоро.

Мама его толкает:

– Вставай, вместе спустимся. Давай-давай…

Слышу сквозь сон – Костя говорит внизу:

– Во-во, правда, дышит…

А мама ему:

– Так это скотина!

Костя не понимает:

– Какая скотина?

Мама говорит:

– Ты же в деревню попал. Хозяйка скотину держит.

А Костя снова переспрашивает:

– Кого она держит?

Мама говорит:

– Корову. Или свинью. Не для нас же с тобой сарай строился, чтобы мы спали на сеновале? Хозяйка говорила – скотина у неё…

Я тоже тогда к ним спустилась, а после мы снова на нашем коврике улеглись. Когда все устроились наконец, как кому удобно, и сено перестало шуршать, я услышала, что под нами как будто вздыхает кто-то. Грустно, сонно…

И вдруг опять петухи кричать начали!

Я говорю:

– Вот ненормальные! Им же на рассвете кричать положено!