Иван Василенко - Жизнь и приключения Заморыша (Худ. Б. Винокуров)

— Мара, Марочка! — крикнул Аркадий. — Куда мчитесь?

— Спешу, спешу, спешу! — замахала девушка свободной рукой. — Ужас, сколько сегодня всяких дел! Ужас!

— Да подождите вы! Одну минуточку! Я познакомлю вас с новым институтцем! Вот он, глядите! Это брат Виктора Мимоходенко.

Девушка приостановилась и протянула мне пухленькую ручку…

— Брат?! Неужели?! Какой худенький!.. Ох, я не то хотела сказать… Хотите шоколадку? — Она вынула из свертка конфету и сунула мне в руку. — Бегу! Сколько дел сегодня — ужас! Скорее приходите — будете помогать мне!

Последние слова были обращены явно ко мне. Аркадий хлопнул меня по плечу:

— Покорил с первого взгляда. Что за девушка! Сколько жизни! Обязательно приглашу ее сегодня на вальс!

Я шел смущенный: никому не дала конфеты, только мне одному — из жалости к моей худобе, что ли?

Когда до кинематографа «Одеон», где алексеевки устраивали вечер, осталось два квартала, Роман, все время шедший в молчании, вдруг остановился и сказал:

— Знаете, друзья, я, кажется, вернусь.

— Что-о? Это же почему?! — уставился на него Аркадий.

— Да мне надо… кое-что дочитать. Взял у одного приятеля интересную книгу… обещал завтра вернуть.

— Ну, нет!.. Встреча с алексеевками интересней всякой книги. Ты кто — человек или книжный червь? Идем! Иначе за шиворот потяну.

— Меня ты не одолеешь, — усмехнулся Роман. — Не хочу, так и бык не сдвинет с места. — Он постоял, подумал и, будто про себя, невнятно проговорил — Или уж пойти? — Насунул фуражку чуть ли не на глаза и молча пошел дальше.

— Вот так-то лучше! — обрадовался Аркадий.

Я искоса поглядывал на Романа, стараясь понять, что случилось с ним, всегда мужественным, внутренне сильным, спокойно уверенным. Откуда же эти колебания? И правда ли, что дело в книге? Если в книге, то почему он с самого начала не остался дома? Признаться, я был слегка обескуражен. Пожалуй, даже испуган, что мое мнение о человеке, в котором, казалось, слились все лучшие качества, так недостающие мне самому, может поколебаться.

В вестибюле кинематографа, у входной двери, сидела за столиком гимназистка с синим бантиком на груди — знаком того, что она распорядительница. Аркадий полез в карман за билетами. Девушка приветливо улыбнулась:

— Пожалуйте, пожалуйте! Не надо показывать. Вы в своей форме — этого достаточно. Удивительно, почему многие из вас не носят форму. Она такая красивая.

— Эти многие — народ уже женатый, так им все равно: в жизни у них все кончено, — с погребальной мрачностью проговорил Аркадий.

Девушка расхохоталась, отчего милое лицо ее стало нежно-розовым.

— Прелесть! — восторженно шепнул Аркадий, едва мы отошли два-три шага. — Обязательно приглашу ее на вальс.

Вестибюль был обширный, но обитые бархатом кресла, картины на золотисто-голубых стенах и живые цветы в кадках делали его даже уютным. Вдоль стен восседали в креслах институтцы. Распорядительницы подносили им чашечки с чаем, пирожные, печенье. Остальные гимназистки гуляли парами по овалу вестибюля. Прогуливались также ученики гимназии, духовной семинарии, коммерческого училища. Их было немного: приглашались лишь родственники устроительниц вечера. Институтцы, видимо, были самыми почетными гостями.

Мы еще не успели усесться в кресла, как подбежала Марочка и приколола каждому на грудь бумажный номерок.

— Ох, вы трое больше всех получите секреток, вот увидите! А сами вы будете писать? Пишите! Вот вам целый десяток, — сунула она Аркадию голубые, розовые, зеленые конвертики-секретики. — И чтобы каждый из вас мне что-нибудь написал. Ужас, как я люблю получать письма. Знаете, что-нибудь такое — лирическое и… смешное. До чего я люблю смешное! — Она сделала движение, чтобы бежать куда-то дальше по своим распорядительским делам, но сейчас же опять повернулась к нам: — Только вы не подумайте, что от всех приятно получать. Мне очень часто писал один семинарист, ну и я ему… Но, когда узнала, что он по окончании семинарии пострижется в священники, сразу прекратила переписку. Быть попадьей — боже упаси!.. Так ему и написала:

Марочка взмахнула ручкой, как бы в подтверждение, что «возврата не будет», и умчалась.

Я смотрел ей вслед, не зная, смеяться мне или удивляться.

— Неужели они все такие? — спросил я своих товарищей.