Николай Самвелян - Московии таинственный посол

— Что же ты уехал? — спрашивал Геворк у печатника. — Поссорился с царем?

— Нет, до ссоры не дошло. Но это длинный разговор, брат Геворк.

Печатник о чем-то умалчивал. Он вообще говорил о себе скупо и неохотно. Однажды, как бы невзначай, обронил, что в церковных делах знает толк — сам дьяконом был. И Геворк представил себе, что печатник после смерти жены (хотя о матери сына Федоров никогда не заговаривал) ушел в мир, занялся типографским делом. Что ж, такое возможно… Но тогда почему Федоров с таким толком и знанием дела рассуждал о преимуществах корабельной артиллерии нидерландских гёзов над пушками герцога Альбы?

— Они научились стрелять из полукулеврин [10] Кулеврины и полукулеврины — небольшие легкие орудия; они были на вооружении многих европейских армий той поры. дугой. Не напрямик били по цели, а как бы сверху ее накрывали. Получалось и дальше и точней. Быстро этому делу научились. Оно и понятно: народ молодой, веселый, грамотный. А у герцога и пушкарей толковых не было. И откуда им взяться, если все они, даже сам герцог, — рабы, подневольные. Под королем Филиппом ходят. Рабы войн не выигрывают.

— Да ведь рабы восставали. И не раз, — возразил Геворк.

— Конечно, — согласился печатник. — Только восставший раб — уже не раб. Раз восстал, значит, стал свободным.

— Ты-то откуда знаешь о нидерландских кулевринах и войсках Альбы?

— Так, интересуюсь… Бывалые люди рассказывают. А в артиллерии у меня самого кое-какая практика была. Грехи молодости.

Удивлял Геворка московит. Сколько ему лет? Пятьдесят? Шестьдесят? Не понять. Сам он о своем возрасте не говорит. А тело как у тридцатилетнего. Рука стальная, не дрожит. Однажды Геворк застал Федорова во дворе монастыря, когда тот приседал, положив себе на плечи бревно.

— Это ты зачем?

— Для дыхания. И тебе советую. Вон ты на горку поднялся и уже запыхался…

— Мне, слава богу, пятьдесят шесть.

— Ну и что же? В развалину успеешь превратиться. Подарить бревно?

Смеется, а глаза серьезные. Иногда они кажутся совсем голубыми, под вечер — светло-серыми.

— Так подарить тебе бревно?

И уж совсем бедный Геворк запутался, когда увидел среди прочих книг Федорова изданные в 1568 году стараниями Герардо Спини [11] Герардо Спини — итальянский писатель и издатель второй половины XVI века. Он переработал трактаты Бенвенуто Челлини и выпустил их в 1568 году в свет в своей редакции. трактаты все того же знаменитого итальянца Бенвенуто Челлини «Об искусстве рисования» и «О зодчестве», а рядом — «Краткое руководство к познанию земной сферы и искусству водить корабли».

— Откуда у тебя эта книга?

— Какая? О вождении кораблей? У Тимошки Турка взял почитать.

— Так ведь он книг не любит!

— Тимошка-то? Может, и не любит, но покупает. И часто книги прелюбопытные.

Неужели печатник читает по-испански и по-итальянски? А где он выучил греческий и латынь? У гетмана Ходкевича? Вряд ли. А ведь пишет на этих языках легко, без ошибок и завидно красивым почерком. Такой бы почерк Геворку!

…Стемнело. И ярче засветились желто-красные глаза костела. Пришел наконец и печатник. Он принес Геворку в подарок красивую гравюру. В венке из листьев, образующем как бы полукруглое окно, видны были Пороховая башня, силуэт льва и мужской профиль.

Поначалу Геворку показалось, что гравюра дробна и в ней нет ни идеи, ни сюжетного стержня. Но чем больше он смотрел на нее, тем больше она ему нравилась. Он начинал чувствовать, что работа эта перегружена деталями, но цельна.

— Когда сделал?

— Недавно.

— Лицо мужчины мне знакомо.

— Полагаю, — согласился печатник. — Ты ведь иногда смотришься в зеркало. Это твое лицо, брат Геворк… У меня с собой вино. Раздобудь бокалы.

— У нас запрещено.

— Знаю. Но мы ведь никому не расскажем.

Геворк извлек из сундука два прекрасных венецианских бокала с витыми ножками.

— Ты, Иван, мог бы стать знаменитым художником.

— Возможно, — согласился печатник. — Но я им не стал. Были другие заботы. Твое здоровье, брат Геворк! Успехов тебе у таинственной незнакомки. Как-нибудь принесу показать и другие свои гравюры. Человеку одинокому такое занятие скрашивает жизнь.

— А ты себя считаешь одиноким?

— Конечно.

— Подожди, не хочешь ли ты сказать, что все знаменитые художники — Рафаэль, великий Леонардо, Дюрер — были одинокими людьми?

— В какой-то мере, — сказал печатник. — Были у них, конечно, и друзья и приятели. Но если обычному человеку добрых приятелей, хорошей беседы да сытного ужина достаточно, чтобы быть счастливым, то Дюреру, полагаю, этого было бы мало. Но это особый разговор. Давай лучше поговорим о твоей незнакомке.