Ахмет Мальсагов - Лорс рисует афишу

— Ребята! Это же, кажется, тоже наш, со стройки! — крикнул рыжий капитан своим, показывая на Муртаза.

— Может быть, еще скажете, что он ваша гордость? — усмехнулся Али.

Обернувшись к Муртазу, Али дал ему звонкую увесистую затрещину по одной щеке, потом по другой:

— Это тебе не за то, что ты пьяный уснул с папироской на стружках и чуть не оставил нас без крова, — это тебе за то, что не умеешь отличать настоящих ребят от шпаны, с которой водишься!.. — Потом жестко добавил: — Знай, что как только отстроим дом, на новоселье Лорс будет сидеть первым гостем. И ты ему подашь, словно именитому старику, самое почетное — вареную баранью голову.

Али пошел пожимать руки Никодиму и другим своим спасителям, а потом с достоинством объявил:

— Эй, голые люди! Самыми первыми гостями под моей новой крышей будете вы. Вон того барашка вам придется съесть. Дом есть, нету — от этого никто не умирал. Не промедлили прибежать к чужой беде — вот что дорого сердцу…

Муртаз ломом оббивал в сторонке, за домом, тлеющие головешки и бросал мрачные, косые взгляды на Лорса и Вадуда.

Вадуд, переглянувшись с Лорсом, хитро посмотрел на Муртаза и беззлобно пошутил:

— Ва, кант (эй, парень)! А ты, оказывается, настоящий мужчина: умеешь держать слово. Исполнил ты свою угрозу: заставил нас пробежаться по селу без штанов!

Даже сквозь копоть на лице Муртаза было видно, как он залился краской. Стиснув лом сильными, большими руками, Муртаз шагнул вперед.

Лорс загородил Вадуда и швырнул полотенце, освобождая руки.

— А вы дружные! — сказал Муртаз, недобро сощурив глаза. — Один другого заслоняете перед опасностью…

«Вот осел упрямый», — подумал Лорс и скрепя сердце миролюбиво протянул Муртазу руку.

Муртаз, оглянувшись, не видит ли дядя, сплюнул и отвернулся с усмешкой. Он не принял руку.

А досаднее всего было то, что неожиданно пошел дождь. Пропала игра…

Рыжий капитан зазвал Лорса и всех его друзей в свой автобус, довез до клуба. Там расстались с гостями, договорившись все-таки «обновить» в ближайшее время площадку.

Лорсу больше всего хлопот в жизни доставляла одна черта собственного характера — самолюбивая застенчивость. Но была у него зато и черта, которой он втайне гордился: страсть выполнять обещания. Это отнюдь не значит, что он их всегда выполнял. Честно стремился! А если не получалось, клял себя и изводился.

О существовании высокого и мудрого мужества отвечать на нереальную просьбу беспощадным словом «нет» он еще не подозревал. Даже если рассудок шептал «не обещай, ведь не сможешь выполнить», верх брала отзывчивость, к которой рысью спешила на помощь самоуверенность.

«Продолжай мне писать!» — уговорила Эля. Он и так писал ей по привычке. Но отправлять письма, особенно теперь, после того как Эля заявила, что у них никогда не получится разговора! Никак рука не поднимается писать ей теперь, слова под пером будут вязнуть.

Злой на себя до невозможности за легкомысленное обещание, он склеил клубным клеем большущий грубый пакет и вложил туда кипу неотправленных писем — одиннадцать штук. Тут же он сел писать двенадцатое, чтобы была ровно дюжина. «Перевыполняю свое обещание с лихвой, — писал он ей. — Только имей в виду, что в этом собрании сочинений каждое предыдущее письмо опровергается последующим. Например: в последнем письме я захлебывался, что у меня нет недругов. В данных же строках сообщаю: изнемогаю от них!

Так, Муртаз при каждой встрече смотрит на меня волком. Значит, он все-таки хочет мстить за себя и Дьяка, хочет во что бы то ни стало сдержать слово. Прекрасная штука — верность другу! Но такому другу, как Васька-Дьяк?! Прекрасна, Эля, и верность слову. Но такому глупому слову, сказанному сгоряча? Жаль мне, что Муртаз не с нами в клубе… Все равно мы рано или поздно перетянем его, нам поможет в этом его дядя — Али. Но пока Муртаз — противник, и опасный.

Куда неприятнее твой Жорж… Этот не мечтает побить меня или пустить голым по деревне, как Муртаз. Но он с презрением смотрит и на меня и на клуб, довольно остроумно злословит за глаза о каждом нашем начинании. Между прочим, Зинаида Арсеньевна больше к Жоржу на преферанс не ходит и вообще, кажется, раскусила его (видишь, я уже приучаюсь в деревне собирать сплетни).

Очень холодно разговаривает со мной мой начальник Тлин.

Враждебно держится при своих приездах сюда Цвигун. Он не может мне простить, что выглядел смешно после нашей премьеры, когда начал так невпопад высказывать замечания о спектакле. «Издеваться над Цвигом? — сказал он мне недавно. — Это безнаказанно не удавалось еще никому, старик, и ты в этом убедишься!»